Путём всея плоти

Печально, очень печально. Единственным выходом, который видел Эрнест, было немедленно жениться. Но ведь он не знал никого, на ком бы хотел жениться. Собственно, он не знал ни одной женщины, женитьбе на которой он не предпочёл бы смерть. Это было одной из задач Теобальда с Кристиной — держать его подальше от женщин, и они настолько в том преуспели, что женщины сделались для него таинственными, непостижимыми объектами в пространстве, которых, если невозможно избежать, надо терпеть, но никак не искать и не поощрять. Что же до мужчин, которые любят женщину, или хотя бы просто хорошо к ней относятся, то Эрнест допускал, что так бывает, но считал огромное большинство заявлявших об этом вслух лгунами. И вот теперь стало ясно, что он слишком долго надеялся на чудо, и что ему ничего не остаётся, как подойти к первой встречной, которая согласится его выслушать, и предложить ей безотлагательно выйти за него замуж.

Он заговорил об этом с Прайером и очень удивился, узнав, что сей джентльмен при всём своём повышенном интересе к тем из своей паствы, кто молод и хорош собою, твёрдо стоит на стороне целибата священников, и точно так же все прочие благопристойные молодые клирики, с которыми познакомил его Прайер.

Глава LII

— Видите ли, Понтифик, дорогуша, — сказал ему Прайер во время моциона в Кенсингтонском саду спустя несколько недель после знакомства, — видите ли, Понтифик, дорогуша, ругаться с Римом — это, конечно, самое милое дело, но ведь Рим низвёл врачевание человеческой души на уровень некой науки, тогда как у нашей родной церкви, хоть она и гораздо более чиста во многих отношениях, нет сколько-нибудь выстроенной системы ни патологии, ни её диагностики — я, конечно, имею в виду духовную патологию и духовную диагностику. Наша церковь не прописывает лекарств на основе сколько-нибудь устоявшейся системы, хуже того, когда её врачи в меру своих способностей находят болезнь и указывают лекарство, у неё нет дисциплинарных средств, которые обеспечивали бы фактическое применение указанного лечения. Если наши пациенты предпочитают манкировать нашими указаниями, принудить их мы не можем. На самом деле, это, может быть, и хорошо, если учесть все обстоятельства, ибо по сравнению с римским священством мы в духовном отношении просто коновалы, да даже и надеяться не можем на значительный прогресс в борьбе с окружающим нас грехом, нищетой и страданием, если в каких-то аспектах не вернёмся к практике наших праотцев и большей части христианского мира.

И в каких же аспектах, осведомился Эрнест, предлагает его друг вернуться к практике праотцев?

— Ну, ну, дружище, нельзя же быть таким невеждой. Вопрос стоит ребром: либо священник — это воистину духовный наставник, способный рассказать людям о жизни такое, чего им самим не прознать, либо он совершенное ничто — у него просто нет raison d’être. Если священник не является таким же целителем и наставником для души человека, каким врач является для его тела, что он тогда такое? Многовековая история показала — и вы, конечно, должны знать это не хуже меня, — что как невозможно человеку исцелять тело своих пациентов, не пройдя соответствующей подготовки в лечебнице под руководством умелых учителей, точно так же и душу нельзя излечить от её скрытых недугов без помощи людей, искушённых в душеведении, — то бишь священников. О чём говорит добрая половина наших служебников и богослужебных правил, если не об этом? Как, во имя мирового разума, можем мы в точности определить природу духовного расстройства, пока не наберёмся опыта лечения подобных случаев? Как обрести опыт без специальной подготовки? Мы теперь же должны начать экспериментировать сами, не дожидаясь помощи, которую мог бы предоставить нам обобщённый опыт наших предшественников, — просто в силу того, что их опыт никто никогда не обобщал и не координировал. А потому каждому из нас придётся поначалу сгубить множество душ, которые можно было бы спасти, зная несколько самых базовых принципов.

На Эрнеста это произвело огромное впечатление.

— Что же до людей, занимающихся самолечением, — продолжал Прайер, — то они не более в состоянии исцелить собственную душу, чем исцелить собственное тело или вести собственные судебные дела. В двух последних случаях все достаточно ясно осознают, как нелепо самим пытаться делать то, что должно делать профессионалам, и прибегать к их помощи считают чем-то само собой разумеющимся; но ведь душа — вещь замысловатая и сложная для лечения, и в то же время для человека гораздо важнее правильно обходиться с нею, чем с телом или деньгами. Как относиться к практике церкви, которая потворствует тому, что люди полагаются на совет непрофессионалов в делах, от которых зависит их благополучие в вечности, тогда как им не придет в голову подвергать опасности свои мирские дела таким нездоровым поведением?