Путём всея плоти

И это даже притом, что ваша жена — такая славная женщина, что вы до сих пор от неё не устали, и что здоровье её не расшатано настолько, чтобы из сочувствия не расшаталось и ваше; даже притом, что ваши дети бодры, энергичны, милы и здравомыслящи. Я знаю множество стариков и старух, почитаемых за людей нравственных, а живущих при этом с давно уже нелюбимыми супругами, или имеющих безобразных и несносных дочерей, которым так никогда и не сумели найти женихов, дочерей, которых они не выносят и которые втайне не выносят их, или сыновей, чья глупость или мотовство постоянно укорачивают им жизнь. Устраивать такое самому себе — это нравственно? Надо, чтобы кто-нибудь сделал в сфере нравственности что-нибудь подобное тому, за что воздают славу этому старому Пекснифу[44] Бэкону[45] в сфере науки.

Вернёмся, однако, к мистеру и миссис Оллеби. Миссис Оллеби говорила о замужестве двух своих дочерей так, как будто это было самым простым делом на свете. Она говорила так потому, что так говорили другие матери замужних дочерей, но в глубине души она и понятия не имела, как ей это удалось, да и, собственно, ей ли это удалось. Сначала был некий молодой человек, в отношении которого она пыталась применить известные манёвры, — то есть она без конца прокручивала их в голове, а применить на деле так и не сумела. Шла неделя за неделей в водовороте надежд и страхов, и маленьких хитростей, оказывавшихся чаще всего химерами, и вдруг как-то так получилось, что молодой человек оказался у ног её дочери, связанный по рукам и ногам и со стрелой в сердце. Всё это выглядело в её глазах какой-то невероятной случайностью, надежды на повторение которой было мало, а то и не было вовсе. Но она таки повторила это ещё раз, и повторила бы при случае ещё пять раз. Это было ужасно; нет-нет, уж лучше три раза отсидеть в тюрьме, чем выдать замуж одну дочь, такое это мучение!

Но ведь ничего другого ей не оставалось, и бедная миссис Оллеби не взирала ни на одного молодого человека без задней мысли сделать его своим зятем. Папы и мамы иногда спрашивают молодых людей, благородны ли их намерения в отношении их дочерей. Я полагаю, молодым людям следует время от времени спрашивать пап и мам, благородны ли их намерения, прежде чем принимать приглашение в дом, где есть незамужние дочери.

— Я не могу себе позволить викария, дорогая, — сказал жене мистер Оллеби, когда они в очередной раз обсуждали, что делать дальше. — Лучше пригласить какого-нибудь молодого человека, чтобы приходил по воскресеньям и помогал мне. На это достаточно гинеи в неделю, и к тому же мы можем прикидывать и выбирать, пока не найдём подходящего.

На том и порешили: поскольку здоровье мистера Оллеби уже не то, ему необходима помощь в исполнении его воскресных обязанностей.

У миссис Оллеби была закадычная подруга — некая миссис Кауи, жена прославленного профессора Кауи[46]. Это была женщина так называемого духовного склада души, полноватая, с проклёвывающейся бородой и обширными знакомствами в среде старшекурсников, в частности, тех, кто был склонен принять участие в крупном евангелическом движении, переживавшем в ту пору свой расцвет. Раз в две недели она устраивала вечера, где одним из угощений была молитва. Она не только была женщиной духовного склада души, но и одновременно, как восклицала порой восторженная миссис Оллеби, в высшей степени бывалой женщиной, с огромным запасом крепкого мужского здравомыслия. У неё тоже были дочери, но с ними, как она любила пожаловаться миссис Оллеби, ей не так повезло в жизни, как той, ибо все они одна за другой повыходили замуж, и её старость была бы совсем одинокой, не будь с нею её профессора.