Когда кого-то любишь, всегда хочется быть лучше. Именно быть, а не притворяться. Для этого заставляешь себя развиваться. Но любовь – это не только мотиватор жить и меняться. Когда вокруг тебя не просто агрессия, а тщательно отработанная система угнетения, то любовь помогает от всего абстрагироваться. Она действует как волшебный плащ. Закутаешься в него, и живёшь сквозь насилие, ложь и доносы, не опасаясь заразиться вирусом страха. За решёткой любовь действует, как высококачественный допинг. И если её вдосталь, то срок пролетает практически без бед. Шрамы на теле и порванные связки не в счёт.
Но у этой энергии есть и оборотная сторона – если её подпитка исчезнет, то привыкший к любви организм разрушается очень быстро. И не единицы, а сотни бедолаг усыхали тут и там. Как в первые же дни своего заключения, когда жёны мгновенно подавали на развод, так и в последние перед освобождением, когда через годы надежд зек вдруг понимал, что всё это время он жил лишь своими фантазиями. И его давным-давно никто не ждёт.
У таких начиналось нервное расстройство. Вокруг и так очень нездоровая атмосфера перманентного стресса, а тут ещё и треск всех подпорок. Человек либо проваливался в глубочайшую депрессию, либо у него вскипала неконтролируемая агрессия. Уход внутрь себя нередко толкал к суициду, выплеск же себя через гнев – к «раскрутке» на новый срок. Тех, у кого на воле любовь опирались лишь на секс и чувство собственности, карма быстро щёлкала по носу. Опустошённые души заполнялись энергией разрушения и они с лёгкостью работали садистами на карантине или в изоляторе.
Любовь спасает, её недостаток – уничтожает.
Рассказ был бы неполон, не коснись он темы секса за «решёткой». В том числе и секса с трансвеститами.
С сексом в лагерях и тюрьмах не просто. Ради десятиминутных свиданий в вонючей и тусклой камере ожидания в подвале какого-нибудь районного суда, любовь одних и похоть других платила немалые взятки конвоирам. Это было так распространено, что в некоторых судах стояли негласный, но многим известный прайс.
Парочки расписывались и в СИЗО и на зоне, лишь бы у них появилась официальная возможность видеться друг с другом не только днём, но и ночью. Бывало, из-за картонных дверей комнат свиданий доносились настолько долгие и яростные стоны, что приходилось выбивать дверь, чтобы перестать смущать приехавших на свидание родителей.
Уехать за пару лет до освобождения «на посёлок», то есть перевестись из лагеря в колонию-поселение многие стремились уже потому, что на посёлке отбывали наказание и женщины. Некоторые за бухгалтерские афёры, некоторые за сбитого на дороге человека, но большинство за наркоту и воровство. Последние были особенно не против совместной жизни с новоприбывшим мужчиной. Правда, многие из них были не только с гепатитом, но и «ВИЧ-положительные». Голодных мужиков это не останавливало.
В «параллельном мире» встречалась и экзотика. В том числе и экзотичный секс.
Лето. Москва. Автозак.
Жестяной фургон, словно маршрутка, едет по столице и собирает по тюрьмам своих пассажиров. Целый день развозит их по судам и, уже вечером, вновь собирает их вместе и доставляет к местам содержания. На одной из остановок в автозак запихивают белокурую и длинноногую блондинку в модном спортивном костюме. Даже сквозь великоватую ей куртку сильно выделяется грудь. Это зеки отмечают мгновенно.
Девушку закрывают в «стакан». Довольно неуютное одиночное местечко. Летом в нём духовка, зимой – морозилка. Чаще всего там ездят бывшие сотрудники, педофилы, экстремисты и осуждённые на пожизненный срок. Такая инструкция.
Естественно, у основной массы зеков в автозаке к пассажирам в «стаканах» проявляется здоровый интерес: «кто, откуда и за что». Им можно не рассказывать о себе или отделаться скупой информацией, но ушлые зеки разговорить сумеют. Бывало, такие беседы заканчивались освистыванием бывшего прокурора или угрозами выявленному педофилу. Разговорили в этот раз и блондинку. Она оказалась «трансом», о чём объявила сразу после своего имени. Представилась Александрой.
Разговоры на иные темы в автозаке исчезли тут же. Самый коммуникабельный и циничный зек закидал Александру вопросами. Обращался он к ней в женском роде. Это Александре льстило. Когда она рассказала, что пол сменила, но паспорт не успела и потому поедет отсиживать свой срок в мужскую колонию, её спросили, не боится ли она?
Цитирую по памяти ответ.
- Ой, ребятки, да не боюсь, а мечтаю! Побыстрее бы уже…
Зеки пооткрывали рты.
- Ох и насосусь же я там! – призналась Александра.
Перемотав память на несколько лет вперёд после разговора с Александрой, подобную ей «девушку» зеки уже вовсю пользовали в камере этапного централа. Не только не стесняясь вновь прибывших по этапу, но и предлагая им редкую для этого мира забаву.