Путник часть I

                 Вдали, немного правее его курса, он заметил небольшой лесок или рощицу и направился туда. Но Орлик вдруг напрягся, зафыркал и запрядал ушами. Привстав в стременах, Путник в знойном мареве, висевшем над степью, увидел верстах в трех облако пыли, которое быстро приближалось, увеличиваясь в размерах. Не желая больше встреч ни с белыми, ни с красными, он дернул повод, и Орлик понесся к лесу, забирая вправо, в небольшую лощину. Преодолев лощину, конь вымахнул на увал, и вот он лесок, до которого оставалось менее полуверсты.

                Въехав в лес, путник удивился – небольшой с виду лесок оказался довольно густым лесом, дремучим и полутемным от того, что густые ветви, переплетаясь в вышине, образовали надежную защиту от солнца,  сохраняя в лесу полумрак и прохладу. Углубившись в лес, подальше от опушки, Путник вдруг увидел согбенную фигуру древнего старца, одетого в черные монашеские одежды, с черным клобуком на голове.

 Старец сидел на пеньке, опираясь на посох, и лишь мельком взглянул выцветшими от времени глазами на приближающегося всадника.

                Подъехав к старику, путник соскочил с коня и, поклонившись низко, произнес:

                - Доброго дня тебе, старче. Не помешаю, если посижу тут немного рядом с тобою?

                - И тебе здорово дневал, господин офицер, - не поднимая головы, ответил старец. – Сиди, человек Божий, место не куплено, всем хватит.

                - А с чего ты, дедушка, взял, что я офицер?

                - Э-э, человек Божий, давно живу, все примечаю. Конь у тебя арабских кровей, ухоженный, да сытый. Одежка на тебе, хоть и побитая в дороге дальней, да дорогая внове. Опять же, справа конская, отнюдь не солдатская, а дорогая – офицерская. Ты вот в дороге пострадал, стреляли в тебя, недоедал, недосыпал, изможден ты долгим походом с земель восточных, где азияты живут, а конь – хочь сейчас в бой, в огонь. Значит, холил ты в походе коня боле, чем себя. Мужик бы думал, как живот свой набить, а конь на траве как – нибудь сам прокормится. А ты вот и купал коня и вычесывал, и в довольствии кормовом содержал…  Вот тебе и ответ на твой вопрос, казаче…

              - Постой, постой, отче, - еще более удивился Путник. – Про коня, про одежку, про сбрую я все понял! Но как ты узнал, что я с востока иду, из Азии?

              - Экий ты несмышленыш, - старик лукаво улыбнулся в густую белую бороду. – Конь у тебе арабский… Ликом ты черен, ибо не один год под солнцем палящим азиятским провел. Загар твой не скоро еще отмоется дождями русскими. Опять же, вьюки у тебя из ткани ковровой, что на востоке ткут, у нас таких не увидишь. А главное – сапоги твои в Персии стачаны: и мысок, и подбор, и каблук, и голенище сафьяновой кожи – персидский мастер исделал. Ты ежели ногу поднимешь, гвоздики на головке видны станут медные, неоржавеющие, а на каблуке подковка будет из стали оружейной, крепкой, чтоб каблук не снашивался.

              - Ну, ты даешь, дедуля! – Путник был поражен познаниями старца. – Де тебе-то, откуда все сие ведомо?

              - Сказал же – давно живу. До шестидесяти лет казаковал, пока не стянули меня с коня старые раны. И в Турции побывал, и в Персии, и на Балканах сражался. А после, понял, что грешил я на Земле безмерно, кровушку людскую проливая. И ушел  к Богу. Грехи свои да чужие замаливать. Ибо мы – казаки, пока в седле, не думаем о том, что творим. Хочь и творим во славу России-матушки, от ворога ея защищая, а только иной казак так увлечется этим делом, что рубить начинает и направо, и налево, не различая, что уже безвинные головы сечет…

             - Это точно, отец, - угрюмо подтвердил Путник. – Я и ушел-то от барона Унгерна потому, что стал за собою это замечать. Надо ли, не надо – рубил всех подряд. Страх потерял, а с ним и чувство предела, за которым человек зверем становится. Я вот в нескольких городах в пути пытался в церкву зайти, Господу нашему Иисусу Христу помолиться… Да не зашел. Ноги, как будто к земле прирастали. Ну, не могу зайти и все!

            - А это, Божий ты человек, издревле так ведется, что казак три года после войны не должон был в святую обитель заходить. Молитвою да постом должон был грехи замаливать, и лишь потом в церковь допускался. Через три года.

            - Во-он, значит. как! А я и не знал этого. Потребу чувствовал в общении с Богом, а ноги не пускали. Вот, значит, как…. Мудры были предки наши, коль закон такой знали и исполняли.

            А скажи, отче, что сейчас в России творится? Как же получилось, что брат на брата пошел, отец на сына?

           - А все, сыне мой, оттого, что Бога отринули господа вольнодумцы! Царя-батюшку, помазанника Божьего, заставили от престола отречься и свободы лишили, под замок посадили, да охрану приставили, чтоб не утек. Да со всем семейством и домочадцами! Бес вселился в души их поганые, лишил разума, на богомерзкие дела толкнул…

           - Ты это о красных, что ль? – переспросил Путник.