Путник и лунный свет

Всё это, весь очень затонувший месяц поднялся в нём сейчас, покуда он стоял в соборе Сан-Витале перед дивной светло-зелёных тонов мозаикой. Ударило юностью, аж голова закружилась, и пришлось опереться о колонну. Но лишь на миг, и он очнулся к обычной серьёзности.

На прочие мозаики и не взглянул. Вернулся в отель, дождался, пока Эржи соберётся, после чего они вдвоём с толком осмотрели и обсудили всё что полагалось осмотреть. Михай, конечно, смолчал, что с утра успел уже побывать в Сан-Витале, слегка стыдясь, боком, как будто боялся быть уличённым, прошмыгнул в церковь, и сказал, ничего особенного, чтобы отыграться за утреннее смятенье.

На другой день вечером они сидели на маленькой пьяцце, перед кофейней, Эржи ела мороженое, Михай попробовал какой-то незнакомый ему горький напиток, но остался недоволен, и ломал голову, чем бы перебить вкус напитка.

– До чего мерзкий запах, – сказала Эржи. – Куда не ткнись в этом городе, повсюду этот запах. Такой я представляю себе газовую атаку.

– Ничего удивительного, – сказал Михай. – У этого города трупный запах. Равенна декадентский город, больше тысячи лет беспрерывного упадка. В бедекере, и то пишут. Пережила три расцвета, последний в восьмом веке после Христа.

– Что за блажь, – сказала Эржи с улыбкой. – Вечно у тебя трупы и трупный запах на уме. Вонь-то как раз от жизни, от достатка: это запах завода искусственных удобрений, завода, на который живёт вся Равенна.

– Равенна на искусственные удобренья? Город, где похоронены Теодорих и Данте, город, перед которым Венеция парвеню?

– Да, старик.

– Свинство.

В этот миг на пьяццу с грохотом въехал мотоциклет, и сидящий на нем человек в очках и чрезвычайно мотоциклетной экипировке спрыгнул с него как с лошади. Огляделся, заметил Михая с Эржи и двинулся прямиком к их столику, ведя свое двухколесное рядом с собою, как лошадь. Дойдя до столика, он как забрало шлема приподнял очки и произнёс:

– Здравствуй, Михай. Я к тебе.

– Михай к величайшему своему изумлению узнал Яноша Сепетнеки. От неожиданности он не нашёлся что сказать, кроме как:

– Откуда ты узнал, что я здесь?

– В Венеции в гостинице сказали, что ты выехал в Равенну. Где ж еще можно найти в Равенне человека после ужина, как не на пьяцце? Я прямиком из Венеции. И сейчас присяду немного.

– Э… представлю тебя моей жене, – сказал Михай нервно. – Эржи, этот господин Янош Сепетнеки, мой бывший одноклассник, о котором… я, кажется, никогда ещё тебе не говорил. – И сильно покраснел.

Янош с беззастенчивой неприязнью смерил Эржи, поклонился, протянул руку, и далее присутствием её не озабочивался. И вообще молчал, только лимонаду заказал.

Пока наконец Михай не заговорил.

– Ну говори. Была же у тебя какая-то причина разыскивать меня тут в Италии.

– Потом скажу. Главное, повидаться хотелось, ты ведь женился, я слыхал.

– Я думал, ты всё ещё злишься на меня, – сказал Михай. – Последний раз мы виделись в Лондоне, в венгерском посольстве, ты тогда вышел из зала. Хотя, конечно, теперь тебе не за что больше злиться, – продолжал он, видя, что Янош не отвечает. – Взрослеем. Взрослеешь, и забываешь понемногу, за что же ты десятилетиями злился на кого-то.

– Говоришь, как будто знаешь, за что я на тебя злился.

– Конечно же, знаю, – сказал Михай и опять покраснел.

– Знаешь, так скажи, – сказал Сепетнеки воинственно.

– Не хочется тут… при жене.

– Мне всё равно. Валяй, смелее. Как ты думаешь, отчего я в Лондоне не стал с тобой разговаривать?

– Оттого, что мне в голову пришло, что когда-то я думал, что ты украл у меня золотые часы. С тех пор я уже знаю, кто их украл.

– Вот видишь, какой ты осёл. Я украл у тебя золотые часы.

– Так всё-таки ты?

– Я, кто ж ещё.

Эржи и до этого беспокойно ёрзала, ибо прибегнув к своему знанию людей, давно уже прочла по лицу и рукам Яноша Сепетнеки, что этот человек имеет обыкновение время от времени красть золотые часы, и нервно прижимала к себе ридикюль с паспортами и дорожными чеками. Её изумило, и неприятно задело, что всегда такой деликатный Михай припомнил этот инцидент с часами, но тишину, которая наступила сейчас, невозможно было вынести, ту тишину, когда один говорит другому, что украл у него золотые часы, а потом оба молчат. Она встала и сказала:

– Пойду я в гостиницу. У господ такой разговор…

Михай крайне раздраженно взглянул на неё.

– Оставайся здесь. Теперь ты моя жена, теперь и тебя всё касается… – И перейдя на крик, обернулся к Сепетнеки:

– Так почему же ты мне тогда в Лондоне руки не подал?

– Сам прекрасно знаешь, почему. Не знал бы, не кипятился б тут. Сам знаешь, что я был прав.

– Ясней говори.

– Не понимать человека, это как раз по твоей части, как и не находить тех, кого ты потерял из виду, да и не искал. За то я и злился на тебя.

Михай молчал некоторое время.

– Ну если тебе повидаться хотелось… мы ведь виделись в Лондоне.

– Да, но случайно. Это не в счёт. К тому же ты прекрасно знаешь, что речь не обо мне.

– Если о других… То напрасно бы я искал их…

– Потому и не искал, да? А может, стоило лишь руку протянуть. Но теперь у тебя есть ещё один шанс. Слышь? Кажется, я нашёл Эрвина.