Путница

Почему все должно зависеть от склочного старика?! Последние дни он даже из покоев не выходил, все дела пришлось вести сыну – и получалось не хуже, а то и лучше, чем под вечным угнетающим контролем. Шарес боялся ответственности и утраты вольной жизни? Так какого Сашия он все равно ночи напролет просиживает за бумагами – только в роли затравленной крысы, а не правителя?!

В ночной тишине глухой стук – не то что-то упало, не то кто-то оступился – прозвучал особенно громко.

Тсаревич, подавив первый порыв подскочить с криком «кто здесь?!», замер, весь обратившись в слух. Дверь заперта, это он точно знал. Проверять ее перед сном по три-четыре раза давно вошло у Шареса в привычку. Но среди подручных Кастия есть и такие умельцы, что сквозь доски пройдут, в щели просочатся. Ходили слухи, что он набирает их из бывшего ворья, а то и «тараканов» – при взгляде на некоторые рожи в это безоговорочно верилось.

В комнате что-то шуршало. Тихо, но явственно, со странным подшлепыванием.

Шарес медленно-медленно, стараясь, чтобы одеяло не шелохнулось, нащупал рукоять лежащего под боком меча. А затем резко сел, нацелив его в сторону звука.

Аппетита у тсаревича сегодня не было, и ужин, поданный ему в покои, остался почти нетронутым. И вот теперь огромная гусиная нога лежала на полу – в окружении рассыпавшейся чечевицы, – а возле нее крутилась раздосадованная крыса: то с одной стороны пытается тащить, то с другой – ничего не выходит, тяжело, неудобно!

Застигнутый на месте преступления воришка с сожалением разжал зубы и метнулся под шкаф.

«Да сколько можно! – снова накатила на тсаревича глухая злость. – До чего дошло – в собственных покоях нельзя спокойно поспать, наемные убийцы мерещатся!»

Шарес опустил меч и собирался откинуться обратно на подушки, но тут из-под шкафа выбежали уже две крысы, подскочили к гусиной ноге, слаженно в нее вцепились и – топ-топ-топ! – уволокли в мгновение ока, тсаревич даже рта раскрыть не успел.

Несмотря на раздражение и досаду, Шарес рассмеялся. Надо же, такие мелкие твари, а сумели договориться!

Почему же люди не могут?!

Тсаревич решительно спустил ноги с кровати. И что с того, что сейчас ночь? Витор сам чванливо наставлял его, что для истинного тсаря времени суток не существует, он должен печься о благе страны постоянно. Уж страна точно одобрит выбор Шареса: купцы беспошлинно в Саврию ездить будут, не придется столько денег на укрепление границы по Рыбке тратить, а приданым за Исенарой вполне можно выторговать несколько рудников или кусок плодородной земли за рекой. Тсаревича-то они не интересовали, но вдруг это немного смягчит отца?

…У тсарских покоев Шареса встретила стража – два высоченных лба в доспехах, с парадными копьями и боевыми мечами.

Копья лязгнули, скрещиваясь.

– Никого пускать не велено, – гулким басом сообщил один тсец.

– У меня важное сообщение для отца. – Тсаревич нарочно выделил последнее слово, намекая, что он не «кто-то».

– Никого пускать не велено.

Шарес уже собирался прибегнуть к крайнему средству, но тсаревичу все-таки не хотелось врываться в отцовские покои с боем. Вместо этого он всего лишь положил руку на рукоять меча – а стража сразу встрепенулась, обнажила клинки.

– Вы поднимаете оружие на своего тсаревича? – холодно уточнил Шарес, поправляя ножны и убирая руку.

– Но, ваше высочество… – Тсецы растерялись. Одно дело – броситься на второе по важности лицо тсарства по прямому приказу первого, и совсем другое – по расплывчатому «не пускать». Эдак самих потом перевешают.

Шарес воспользовался их замешательством, толкнул дверь и вошел.

И сразу понял, что никого он тут не разбудил.

В комнате горело не меньше десятка свечей. Вокруг застеленного картой стола сидели семеро – сам тсарь, Кастий и пятеро его «хорьков». Один как раз что-то докладывал, с появлением тсаревича осекшись на полуслове.

– Пошел вон, – неприязненно проскрипел тсарь, не отрывая взгляда от карты. – Я занят.

Обычно Шарес старался не связываться с отцом, когда тот пребывал в подобном настроении. Но дурацкие препирательства со стражей окончательно вывели его из себя. Чтобы его, без лучины тсаря, выгоняли с какого-то тайного совещания, как сопливого мальчишку!

– Чем?

– Не твое дело.

– С каких это пор дела тсарствия стали «не моими»? – дерзко поинтересовался Шарес, подходя к столу.

Удивленный тсарь наконец соизволил поднять голову. Кастий тоже смотрел на тсаревича, взгляд у главы «хорьков» был странный – не то настороженный, не то… одобряющий, и это придало Шаресу сил. С Кастием он не слишком ладил, но признавал ум и заслуги этого человека. Такого лучше держать в друзьях, чем в тюрьме или, пуще того, во врагах.

– С тех пор, как ты его предал, – отрезал тсарь. – Убирайся.

Шарес, будто не расслышав последнего слова, оперся о стол напротив Витора и медленно, убедительно произнес, глядя ему в глаза:

– Я люблю Ринтар не меньше тебя, отец. И никогда не сделаю ничего, что могло бы ему навредить. Тебя интересует, что было в том письме? Хорошо, я тебе расскажу.