— У каждого есть что-то. Особенное. Свое. Как я была у Лута… — Грета мечтательно потянулась.
Тело ее было растянутым и негибким, будто вечерняя тень, вместо кожи затканным блестящими камнями, золотом с серебром, и шелком, и вышивкой, и обрывками роскошного меха. Когда она говорила, узкий алый рот, составленный рубиновым крошевом, не двигался, голос шел словно от самих молочных стен, от расплавленных их челюстей.
— Дай, — потребовала Грета, протягивая руку. — И я отпущу вас обоих. Проведу к Королю. Дай.
Рука ее была — от кончиков пальцев до самых плеч, утопленных в золото туловища — из остроугольных сверкающих камней.
— У меня ничего нет, — упрямо повторил Второй, качая головой. — Разве что нож…
— Нет, — отрезала Грета. Сапфиры тяжело провернулись в глазницах белого золота. — Дешевка. У тебя есть другое. Дай.
Пальцы коснулись ошейника.
— Твой
***
Поворот, еще поворот. Или глаза его обманывали, или память лгала — он уже видел это, либо видел одно и то же.
Юга прислонился к стене. В самые черные мгновения не отчаяние делалось его спутником, не слезы — злость. Ярость загнанного в угол зверя.
Если из Башни я выбрался, то из лабиринта этого сраного точно выскочу. И сам выйду, и Выпь найду.
Когда его отняло от спутника — разделило матовой стеной — Юга в сердцах даже плюнул и зашипел.
О, Лут, они только встретились. Почему их вечно растаскивают, рассаживают, расставляют по разным углам? Чтобы тихо себя вели?
Лабиринт не кончался, лился, продолжался в себя самого, и Третий начинал ощущать себя лабораторной мышью Марусей — видел такую у Ивановых. Ученые-пираты запускали ее бегать по извилистым переходам, а сами что-то помечали на бумаге. Иногда, для разнообразия, устраивали ей всевозможные ловушки, вроде зеркальных поворотов или переворачивающихся полов. Возможно, для Лута Юга и был мышью.
Все они не более чем мыши…
Юга не знал, сколько прошло, и сколько прошел. Он не встретил никого, кроме зыбкого собственного отражения в стенах. Пробовал вскарабкаться на них, но каждый раз оскальзывался. Гладкая поверхность, пожалуй, не удержала бы и муху.
Юга сел. Подтянул к груди колени, опустил голову, размышляя. Стоило вздремнуть или лучше продолжать двигаться дальше, словно гоночный таракан?
Легкий, далекий звон в ушах он поначалу счел за шум собственной крови. И лишь потом, когда звон сменился побрякиванием, вскочил, прижался лопатками к стене. Оскалился, готовый бежать или драться.
Но из-за поворота так никто и не появился. Юга ждал, сдерживая дыхание, пока не додумался слегка повернуть голову. Оно прижималось к стене с той стороны, льнуло недвижно и безгласно. Юга отпрыгнул, попятился, не сводя глаз с тени по ту сторону. Волосы зашевелились, черными змеями растянулись по полу, и Юга не стал их удерживать. Тень же истончилась и пропала — будто сор сморгнули.
Звякнуло.
Юга круто обернулся и женщина рядом затряслась от нутряного, немого смеха. Сама покатывалась и звенела, как наизнанку вывернутая шкатулка с драгоценностями.
— Испугался, испугался, маленький! Миленький!
Третий сощурил злые глаза, но от ответа удержался. Она — оно? — была не живая, словно дорогая кукла. Забавлялась его испугом, наслаждалась своей силой, но нападать не спешила.
— Кто ты? Что тебе нужно?
— Я Грета, плоть от плоти Лутовой, от сокровищ в нем рассыпанных, от кладов утерянных, кровью политых.
Светлые топазы, замещавшие ей волосы, горели собственным внутренним светом. Юга никогда не очаровывался роскошью. Для него она звучала так же фальшиво, как всхлипы
— Хочешь, я помогу тебе выйти отсюда?
— Ай, и что с меня спросишь?
Она придвинулась ближе. Она пахла гниющей мягкой рухлядью, подмором и горячим золотом. Провела пальцем по скуле, царапнула алмазным ногтем.
— Ты красив. Дай мне примерить твою красоту, и я выведу тебя к твоему спутнику. Отпущу вас обоих. Дай.
Юга моргнул, даже не сразу найдясь с ответом. Красоту? Вывернуть, стянуть через голову, как рубашку? Разве так можно?
Так просто?
— Или у тебя есть что ценнее взамен? — Грета улыбалась ярким рубиновым ртом.
Ярким и жадным, будто у шлюхи.
И Второго — который был определенно сам по себе. И его бы Юга не отдал никому, никогда, ни за что.
— Да подавись! — отчаянно выкрикнул Юга, словно швыряя себя самого в морду Греты.
***
Пустота. Как в выброшенной на берег ракушке. Как между ладонями.