ПВТ. Лут (СИ)

— Какого хрена ты вообще меня прикрыл?! — не выдержал Юга. — Или я твоя рыжая девка?!

Выпь ожидаемо не ответил. Юга упрямо сощурился, смаргивая с ресниц мокрый снег. До рези всматривался, старался различить в ледяном молоке хотя бы намек на укрывалище.

Не было ничего. Только снег.

***

После случая в Рыбе Выпь будто обожгло, выпалило изнутри. Все смешалось в его голове, считанное с Печатей плавало на поверхности вперемешку со старьем. Мусор, пена, старая вода, ледяные ключи, в одном кипящем водовороте. Нужно было выждать, чтобы разложить все по полочкам.

Боль внешняя резонировала с болью внутренней.

— Иди, — велел Выпь, пересиливая себя. — Иди вперед, а я вернусь к шлюпке.

Расползающаяся от раны огневица жерновом тянула его к земле. Гнула. Выворачивала.

— Нет, — Третий оскалил зубы.

Второму казалось — в потном полубреду — что их слишком много.

— Иди. Оставь. Иди.

— Нет, — Юга провел языком по верхней губе, слизывая кровь.

Он тянул, все тянул его, не желая примеряться с обреченностью затеи.

— Уходи! — рявкнул Выпь, и облюдок отшатнулся, побелел, высоко вздернул брови, словно бы в изумлении.

И сказал.

— Нет.

Горячая его кровь закапала согнувшемуся Второму на загривок. Стекала за ворот, расползалась по позвоночнику. Ему хотелось — изогнуться и вылизаться.

Выпь больше не говорил.

Знающий цену молчанию — молчит. Имена были розданы. Вещи, оставшиеся без имен, дикие вещи, ничьи вещи.

Снег пел. То высоко, то низко, от его гудения у Второго болели кости. Вдруг Юга остановился, словно враз обессилел.

— Там что-то есть, впереди.

— Если деревья, то лучше бы ели… — пробормотал Второй.

Забиться под шалаш нижних ветвей и там пережить острый приступ зимы, для тепла прижавшись друг к другу.

До укрытия они шли долго, отклоняясь в стороны, словно сбившиеся с толку маятники. В какой-то момент Юга запнулся, захлебнулся валившим снегом и упал, потянув за собой Второго. Пастух застыл на четвереньках, впившись растопыренными пальцами в чешуйчатую, мерзлую корку панциря зимы. Перед глазами его было неожиданно темно и — холодно. Третий поднялся не сразу, а, оказавшись на ногах, так же упрямо потянул на себя долговязого Второго.

Укрытие выросло над ними, надвинулось, словно грозовая туча. Выглаженный ветром стройный камень, две синхронные статуи, отдаленно схожие с высокими в холках собаками. Статуи пели. Выпь слышал их — не мог не слышать. Глянул, откинув убранную снежным сором голову, прикрыв слезящиеся глаза. Узкие морды статуй были закинуты к открытому Луту. К корабеллам и капитанам. Кому они пели, кого видели над собой?

— Слышишь? — прошептал, стискивая горячую руку Третьего.

Юга не слышал. Он видел — возможность укрыться. Спастись. Переждать.

Втянул друга под прикрытие лапы, в затишок, где не было ветра и худого, жалящего снега, а была тьма, как между твердо сомкнутыми ладонями. Осторожно, подрагивая от напряжения, усадил Второго.

Потянулся к его куртке, задубевшей от крови и холода.

— Слушай…

— Слышать не желаю! — прорычал Третий, его колотило от холода и ярости. — Убери руки, Лут тебя забери! Убери, сказал!

Выпь, выдохнув, повиновался.

Юга окинул взглядом рану, выругался и закусил губу.

Нужен был Волоха, Башня, хотя бы сам рыжий Гаер с чемоданчиком скоропомощи, но не Третий, который единственное что мог сделать в данной ситуации — утешить, как умел. Для настроения и общего жизненного тонуса.

Выпь тронул его затылок. Медленно, вязко произнес, глядя в темные глаза.

— Это ничего. Я нормально вытерплю. Стихнет — пойдем дальше.

— Пойдем, да! И только попробуй сдохнуть, на мороз выкину…

Выпь откинулся спиной на камень, всем телом ощущая теплоту, рождаемую песней статуи. Тональность изменилась, он готов был поклясться, что древнее животное Вторых — эланела, обожгло изнутри, э-ла-не-ла — видит их, знает. Потянулся навстречу чужому разуму, мысленно огладил умную голову.

Это я.

Это ты, ответили ему без слов.

Третий беспокойно поводил плечами, оглядываясь. Чуял себя неуютно, от того плотнее жался ко Второму, стараясь разделить с ним тепло и здоровье. Выпь мерно дышал, на запавших колючих щеках лежали смуглые тени.

Юга тревожно уснул, свернувшись клубком под его боком.

***

Утром снег сгинул, будто сон. Стояла ровная тишина. Выпь катал на ладони деформированный цилиндрик — револьверная пуля, так и не проросшее семя смерти.

Юга спал, завернувшись в волосы, как в плащ.

Как сказать?

Уйти без слов было равносильно предательству. Остаться означало то же самое. Второй положил подбородок на притянутые к груди колени, качнулся. Надо было решать, пока Третий не проснулся и не посмотрел на него, и не заговорил с ним. Тогда бы у него точно ничего не получилось.

Хом был жилым, так сказали ему эланела. Экспортным — экспортировали лед и снег. Последний рождался здесь особо крупным, алмазным, плотным и долгим. Его брали кухни разных Хомов, его брали гвардейцы для кандалов, его брали ковали Хома Мастеров. Тяжелые грузовые метафоры ходили часто, шанс выбраться был хорошим.