ПВТ. Сиаль (СИ)

Юга протолкался к говорливому лотошнику и, особо не торгуясь, взял темный, почти черный брусочек с ладонь величиной.

— Держи. Оно не отравленное, не бойся.

Серебрянка недоверчиво приняла гостинец, вежливо обнюхала, лизнула.

— Ой, вкусно! Что это?

— Это...— начал было как всегда честный Выпь, но Юга лихо дернул его на себя.

— Во многих знаниях — многие печали, так что обсасывай, что дают, и не спрашивай.

Серебрянка вздохнула с подозрением, но от соблазна не удержалась. Вещица оказалась и впрямь замечательной, с богатой палитрой вкуса — от приторно сладкого до острого.

— Все же, ты странный, — задумчиво сказал Выпь, пока Серебрянка в компании человеческих детей, восторженно обмирая, кружилась на шумной, пестрой карусели.

— Только заметил?

— Нынче это особенно бросается в глаза.

— Не порть гулянку, — Юга толкнул его в бок, хитро блеснул глазами, — давай, познакомься уже с кем-нибудь, вон та фигуристая тиа о тебя глаза стерла.

— Не думаю, что это хорошая идея.

Выпь осторожно проследил взгляд спутника. У Юга был дар определять сложение людей сквозь самую дремучую, многослойную одежду. Указанная тиа была с ног до головы завернута в богатое одеяние, но раз облюдок назвал ее «фигуристой», значит, так оно и было.

— Ты не думай! Ты действуй! Иди, ну же, хватит за меня держаться, мои гости уже к тебе ревнуют. Думают, верно, что ты мой возлюбленный.

Сработало. Пастух аж пятнами пошел и решительно зашагал к богато снаряженной тиа, и впрямь кидающей в его сторону недвусмысленно-лукавые, жаркие взгляды.

Осекся на полпути, словно лбом влетев в незримую преграду. Развернулся, мучительно, всем телом вслушиваясь — и попер в совершенно другом направлении. К изумленной досаде девушки.

Юга раздраженно цокнул языком, скроил гримасу и метнулся следом.

Не очень далеко от центра площади была устроена клеть, собранная из тончайших волокон стальной травы. Крепкая и высокая, ажурная, до отказа полная бойцовыми овдо.

Выпь не понаслышке знал, как люто бьются его подопечные на свободе, в условиях гона. Ему случалось и разнимать сцепившихся особых, и латать их, и собирать то, что осталось от незадачливых бойцов. Но лишь краем уха слышал, как некоторые люди воспитывают овдо в суровости, жесткой скудности, принуждая к постоянной злобе и желанию сражаться.

Как вот теперь: на потеху публике, в клети бились сразу три овдо. Черный, как Полог в зеницу тьмы, идеально круглый и наверняка очень тяжелый; бурый, словно сухая кровь, с редкими толстыми шипами; и глухо-зеленая самочка, очень молодая, вся покрытая тонкими крючьями-зацепами, помещенная в клеть для возбуждения.

Случалось, что женские особи дрались безжалостнее и подлее самцов.

Публика свистела и орала, подзуживая противников. Хозяева овдо сжимали кулаки тут же, иногда обращаясь к беспристрастным судьям.

Черный шар атаковал зеленый — и подставил бок бурому, который отшвырнул его на прутья клети.

Люди подались назад с восторженным рокотом.

— Эк он его! Точно тебе говорю, вылетит черныш, как есть вылетит!

— Не-е-е, это мы еще поглядим, кто кого ухайдакает. Зеленый-то тихушник, ждет небось, пока эти здоровяки друг дружку побьют.

— Красный, а, красный каков! Кра-са-вец! Шипами как — у-ух!

— Тио главный судья, это решительное нарушение правил! — плачущим голосом пожаловался один из хозяев. — Длина и количество шипов строго регламентированы!

— Поправки надо читать, попр-р-равочки, — довольно расхохотался другой, потирая руки.

Юга понял, что собирается сделать его знакомец до того, как Выпь сам определил мысль-действие.

— Выпь, а вот это вот совершенно точно плохая затея!

Пастух, не глядя, высвободил руку из цепких смуглых пальцев и, шагнув за символическую ограду, сдвинул засов на двери.

— Ты что творишь, эй...!

И скользнул в клеть.

***

— А это интересно! — ясно прозвучал сильный женский голос над притихшей толпой.

Овдо, на мгновение оцепенело подвисшие, метнулись к парню. От первой, грубо-лобовой атаки Выпь увернулся — тело быстро, даже охотно вспомнило старые навыки. Промазавшие по такой крупной цели овдо обиделись, рассредоточились и обрушились с трех сторон.

Вот тогда пастух низко, хлестко зарычал-запел.

Шары обмерли, застыв в опасной близости от груди и головы пастуха. Теперь он ясно различал, как сильно ранен черный овдо и как ядовито, влажно блестят шипы бурого. Зеленая самка воинственно топорщила колючки.

Праздный люд меж тем отутовел, зароптал недовольно:

— Эй, ты! А ну пошел вон из клетки, будешь добрым людям забаву ломать!

— Уходи, дурак, пока не слопали!

— Кто-нибудь, киньте в них чем-нибудь! Как-нибудь...

— Ага, — ответил Выпь.

Развернулся — открытой спиной к овдо — и вышел, потянув на себя дверцу.

Овдо выскользнули следом, с гудением промчались над пригнувшейся, пристигнутой страхом, толпой, облетели площадь, круто развернулись, и, игнорируя окрики хозяев, собрались обратно.

— Выпь, — сказал Юга, когда бурый шар завис у него перед носом, предварительно со свистом обойдя кругом и задев волосы, — если они меня коснутся, я глаза тебе выдавлю.