ПВТ. Сиаль (СИ)

Голая лампа, распираемая изнутри свежим, хлестким пламенем.

Лампа, не способная справиться с обступающей, душной тьмой.

Живой, жилой тьмой, кое-где разбитой светящимися, пульсирующими точками, и полыхающими, и ледяными (что такое — «лед»?), и газовыми (что такое — «газ»?) шарами, такими великими, что их не вмещали глаза. Хомами под блистающими зонтегами, двигающимися в одному Луту известном порядке, к Великому Аттрактору. Корабеллами и веллерами, скользящими в море живого пространства... Кажется, Вторые слишком долго болтались в этой тьме — в коробке их осталось слишком мало.

К прозару, невзирая на старания перепуганной чешуйчатой девчонки, он все-таки умер.

Глава 10

10.

Вежливая Зои взяла себе привычку наблюдать процесс дрессуры.

Пастуха это смущало, султану не заботило нисколько. Выпь молча радовался, что самой черновой работы она не застала, теперь овдо вели себя куда благороднее и благодарнее.

Люди, звавшие ее (знавшие ее?) Тысячеглазой, либо жестоко ошибались, либо жестоко смеялись.

Глаз у нее остался всего один, продолговатый, нежный, окованный черненым лесом ресниц. Больше ничего красивого в лице, обезображенном паутиной шрамов, не было.

Она показалась ему в первое же око службы. В знак особого расположения, своеобразной симпатии.

Сняла прячущую лицо вуаль, размотала витой плат, скрывающий волосы, гордо тряхнула головой.

— Ну, по нраву я тебе?

— Ага, — сказал Выпь беспомощно.

Ибо надо было что-то сказать.

Его не отпугнуло, не отвратило уродство женского лика.

Его не впечатлила, не зачаровала красота волос.

А они у султаны оказались золотыми, каким иногда бывает Полог перед темнотой, как горят через чудное стекло иные уличные огни. Мягкими извивами струились по узкой спине, укрывая лопатки, словно нарядный плащ.

Только — отчетливо понял Выпь — после Юга любые волосы ему теперь виделись слишком короткими. Мелкими. Недостаточными.

В них не чувствовалось той глубины, силы, плотности и прохлады, в которую не без страха можно было запустить пальцы. Где тонули огни и взгляды, на которых дикие, крылатые твари Провалов смотрелись пуще всех драгоценностей из шкатулки султаны.

Волосы Зои были красивы, ухожены — и только.

Как мертвый Дом вызывал отторжение у садовника тровантов, так пустые пряди хозяйки не впечатляли Выпь.

Зои любила вести неспешные разговоры, отвлекая и сбивая.

— Все же, кем он тебе приходится?

— Кто? — пастух (мастер дрессуры, если по новому слогу) внимательно следил, как крупный черный овдо скользит по зале, изящно огибая препятствия.

Из подопечных этот оказался самым незлобливым, охочим до людского общества, легко впрягался в игру и работу. Именно его Выпь видел рядом с султаной спустя пару длин дрессировок.

— Юноша черноволосый и смуглый, прекрасный собой, что стоял подле тебя тогда, на площади. Кажется, он единственный не смутился внезапным представлением и не отступил от тебя, когда прочие отшатнулись.

— Ага, понял, — Выпь не вздрогнул, не сжался виновато. — Это Юга.

— Ты любишь его, конечно?

— Конеч... Что?!

— Вы любовники?

— Конечно, нет! — Выпь удивился настолько, что забыл сдерживать голос. — Каким образом?!

— Об этом лучше спроси у него, уверена, ему есть что рассказать. Впрочем, я рада, что вас связывает исключительно дружба. Это прекрасно, чисто и честно.

— Ага, — Выпь отвел взгляд и ссутулился.

Теперь их ничего не связывало. Ничего чистого и честного.

— «Да», Выпь. Не «ага», а «да». Ты понял?

— А... Да.

— Замечательно. Покажи мне, пожалуйста, что ты разучил с моими малышами на прошлом занятии.

«Малыши», три вызволенных из клети овдо, за мирную длину отъелись, успокоились и приспособились к новым условиям. Султана держалась с ними ровно, ласково, совершенно не боялась.

Отношение к пастуху было схожим.

Когда Выпь очнулся, первое, что он увидел, была зареванная Серебрянка. Почти человек, но в крупной и плотной чешуе. С ног до головы. Единственное, естественное ее платье. Ростом она сравнялась с голенастыми человеческими подростками, но волос так и не нажила.

Вторым явлением оказался Гаер. Исключительно рыжий парень паковал маленький сундук, укладывая обернутые в тряпицы колкие, блестящие инструменты. Сильно пахло кровью и чем-то еще — резким, с гадким призвуком избыточной, ненастоящей чистоты. Гаер с ухмылкой обернулся, мигнул зеленым глазом.

— Прочухался, не? Свезло тебе, пастух. Свободно мог и коньки отбросить, что же ты так неаккуратно-то?

Он хотел отвечать — и не смог. Горло было словно пережато, перегорожено чем-то холодным и жестким.

— Молчишь? Молчи, тебе это полезно. Пока фильтры приживутся, лучше глотку не напрягай, — хохотнул, — и тут бы твой рапцис морено черноглазый пошло сшутил бы, да-с. Угораздило же вас, взаимно вляпаться. Нарочно не придумаешь... Ладно, я сваливаю. Не благодари, это в моих же интересах.

Дом закрыл дверь за маркировщиком. Выпь осторожно коснулся пальцами шеи: две узкие полосы, одна ниже, другая выше. Больно и холодно.

Двойной ошейник.

Двойная преграда.