Пыль дорог

Дверь открылась неожиданно, от души толкнув бубнового туза и выпустив на улицу двух детишек. Некоторое время они стояли, оглядываясь по сторонам, а потом повисли на не до конца проснувшемся Ирдесе, радостно вереща:

— Папа! Папа пришел!

Но если чада были счастливы видеть отца, то найти общий язык с их матерью оказалось сложнее. А точнее, вообще невозможно. Эрика Герад, выглянувшая на улицу вслед за детьми, наотрез отказалась общаться с Ирдесом и, затащив Хэлле и Рихара в дом, попросту захлопнула дверь.

Бубновый туз уныло пнул ногою захлопнувшуюся створку и, развернувшись, направился прочь. Надо было что-то делать.

Трефовому тузу перстень отдал Тишт, свой гильдейский знак Ирдес попросту сдал в переплавку, раздавив камень-вставку сапогом — ювелир Ормениел пообещал к вечеру сделать копию, а вот возвращать кольцо в Червовую гильдию эльфу пришлось самому.

В особняк, принадлежащий червам, глава гильдии воров заходил с некоторой опаской. Каково же было его удивление, когда на невинную просьбу проводить его к донне Корсолиани юная черва внезапно уставилась на него так, словно на месте эльфа вдруг появился огнедышащий демон, сглотнула комок, застрявший в горле, и ткнула пальцем в сторону неприметной, настежь распахнутой дверки.

Следующее потрясение ждало бубнового туза в комнате: в мягком глубоком кресле сидела, вольготно откинувшись на спинку... Илейшериа Эштас.

Светлая эльфийка даже не попыталась встать при виде бубнового туза. Лишь улыбнулась и сладко протянула:

— Доброе утро, благородный дон.

— Доброе утро... — Внезапно до эльфа дошло, как к нему обратились.— Благородная донна?

— Я тоже рада видеть вас, благородный дон,— промурлыкала эльфийка, отбрасывая с высокого лба прядь волос— Что привело вас сюда?

— Простите, благородная донна, но мне показалось, что еще вчера я разговаривал с другой главой гильдии? — Ирдесу очень хотелось сказать ей какую-нибудь гадость. И, судя по тому, как омрачилось чело донны Эштас, это ему удалось.

С ее лица пропал всякий намек на улыбку:

— Донна Корсолиани приняла решение, что она слишком стара для подобной работы, и предложила этот пост мне.

— Добровольно? — невинно поинтересовался эльф.

— Абсолютно,— не менее честно ответила эльфийка. Ирдес помолчал и медленно начал:

— Я к вам по делу, благородная донна. Случилось так, что совершенно случайно я нашел на улице кольцо, которое очень напоминает гильдейский знак. Оно не ваше? — Бубновый туз протянул эльфийке перстень с жемчужинами.

— Увы, благородный дон,— усмехнулась дама, вскидывая руку с тяжелым золотым украшением.— Это простое совпадение. Гильдейский знак Червовой гильдии никто никогда не терял.

Дон Герад безразлично пожал плечами:

— Ну что ж, было приятно пообщаться, благородная донна.— Онразвернулся, собираясь уходить, и услышал за спиною беспечное:

— Заходите еще, благородный дон!

В «Пьяном гноме» были заняты все столики. Молодая орчанка, жена трактирщика, порхала от кухни к залу, едва успевая разносить заказы. Впрочем, сидящую у самого выхода парочку: чистокровного темного эльфа и мужчину, в чьих предках были не только люди,— это не особо волновало. Эльф задумчиво тасовал колоду карт, неподалеку от его собеседника стояла, прислоненная грифом к стене, старая гитара с поцарапанным корпусом.

— Надолго в Алронд? — задумчиво поинтересовался картежник.

— Да, думаю, до весны.

— Почему так надолго? Хозяин гитары поморщился:

— Это ведь тебе приходится часто кочевать, а мои песни нескоро надоедают.

Эльф ухмыльнулся:

— Что я всегда ценил в тебе, Най, так это самокритичность.

— Так кто ж спорит.

Разносчица на пару мгновений задержалась у столика неподалеку от стойки, а затем, шустро подбежав к собеседникам, чуть слышно обронила:

— Прошу прощения за беспокойство, господин Лингур, но господин за тем столиком хотел бы с вами поговорить.

Музыкант покосился туда, куда указывала орчанка, и только скривился:

— Я разговариваю с другом, господин за тем столиком подождет.

Картежник, заинтересовавшись бахвальством своего друга, удивленно оглянулся и, разглядев за столиком у стойки одиноко сидящего темного эльфа-полукровку, тихо сказал:

— Най, я, конечно, все понимаю, но лучше, если тебя подожду я, простой джокер, а не бубновый туз Алронда.

Музыкант поперхнулся вином и поспешно подхватил гитару.

Ночь спустилась на спящий Алронд. Звезды золотой пылью осыпали черный бархат небес. И лишь тихий гитарный перебор колыхнул тишину в Ольховом переулке. Голос певца разорвал молчание летней ночи, и казалось, сама луна, горевшая у шпилей королевского дворца, спустилась пониже, чтоб послушать песню. Песню на языке кочевых племен, песню, в которой звучали тоска и мольба, песню, от которой по щекам сами бежали слезы. Песню о любви.

Голос певца, то бархатный, то звенящий, взмывал до небес.

Но сердитый женский шепот услышали все участники этого маленького спектакля:

— Ирдес, прекрати! Детей разбудишь!

И, словно в ответ на этот выкрик, вверху скрипнула створка распахнувшегося окна, разгорелся светлячок огненного заклинания, и послышалось радостное детское верещание:

— Папа! Папа пришел!