Пыль грез. Том 2

Я последний из детей своего отца, кто еще жив и не сломлен. Отец, ты положил столько сил, чтобы сделаться величайшим из вождей Белолицых баргастов. А я теперь не могу не думать – если бы ты отказался от своих попыток, умерил амбиции, что было бы сейчас с тобой и твоими детьми? Возрожденные духи, да нас бы сейчас вообще не было на этом проклятом континенте!

Я точно знаю, что Онос Т’лэнн мечтал о мирной жизни, хотел укрыть свою голову от ветров, что некогда терзали его душу. Он снова вернулся к плоти, к жизни – после стольких лет, – а что же сделали мы? Приняли его? Провозгласили гостем Белолицых баргастов? Проявили то знаменитое гостеприимство, которым всегда хвастались? Как все-таки приятно себе лгать. Все, что нас так тешит, в конце концов оказывается фальшью.

Он осторожно двинулся вдоль разбитого тракта. Небо впереди уже запятнали отблески костров. Он не мог разглядеть ни дозоров, ни патрулей, поскольку, к сожалению, двигался с запада, но скоро их силуэты сделаются хорошо различимыми во мраке на фоне огней. Как бы то ни было, подходить слишком близко он не станет. Бакал выведет ее сам, во всяком случае, так он обещал.

Перед глазами всплыло лицо Сеток, его сменила, словно вспыхнув, жуткая сцена – ее тело после удара отлетает прочь, голова болтается – он, кажется, слышал хруст? Или нет? Но то, как она упала, как безвольно мотались конечности – да, хруст все-таки был, отвратительный звук ломающихся костей, звук, врезавшийся гвоздем ему прямо в череп. Он его слышал, но отказался услышать, только отказ не удался, и страшное эхо все еще звучало у него внутри. Он ее убил. Можно ли такое принять?

Нельзя.

Хетан. Подумай о Хетан. Спаси хотя бы ее. Та же рука, что убила Сеток, может спасти Хетан. Разве этого, Кафал, тебе недостаточно? Разве нет?

Его презрение к самому себе могло сравниться разве что с презрением к баргастским богам – которые, как он знал, за всем этим стоят – и тут я тоже приложил руку. Они ненавидели Оноса Т’лэнна. Будучи не в состоянии проникнуть в его чуждую кровь, в чуждые мысли, они вложили яд в сердца всех воинов-баргастов, настроив их против Военного вождя. Теперь их дети-смертные были полностью у них в руках, любое незнакомое лицо сделалось лицом врага, любая новая идея – смертельной угрозой самим баргастам и их образу жизни.

Но от перемен застрахован лишь тот, кто лежит в запечатанной гробнице. Вы утопили страх в собственных амбициях – и куда нас привели? Мы накануне полного уничтожения.

Я видел армию акриннаев, но никого предупреждать не собираюсь. Не поспешу в лагерь, чтобы уговорить Марала Эба заключить мир. Никого не попытаюсь спасти, даже Бакала. Он понимает, чему суждено произойти, пусть и без подробностей, но он не дрогнет.

Помни его, Кафал. Он умрет ради чистейших добродетелей, которыми с такой легкостью злоупотребляют те, кто ими никогда не обладал. Им воспользуются так же, как подобными ему пользовались тысячи цивилизаций в течение тысячелетий. Он – всего лишь кровавый расходный материал для никчемных тиранов и их жалких вожделений. Не будь его, великая коса истории со звоном резала бы лишь воздух.