Пыль грез. Том 2

– Маппо, мне правда все равно, как ты ее называешь. Немертвый волк, как раз в компанию Картографу – он ведь вернулся? Я точно его слышала…

– Да, он привел сюда этих чужаков и теперь переводит.

– А они не говорят на даруджийском? Вот варвары!

– Только две – вон те девочки-двойняшки; у них даруджийская кровь, я почти уверен. Мальчик, который прилип к Остряку… в нем есть кровь имассов. И насколько могу судить – больше половины. Так что или его мать, или отец – из баргастов. Главная у этих – Сеток; Остряк назвал ее Дестриантом Волков, и она напоминает мне о жителях Кана, хотя она не оттуда. На северном берегу Семи Городов есть древние могилы, и на них изображены люди, очень похожие на нее – остались с тех времен, когда племена еще не вышли из пустыни, надо полагать.

– Ты просто не даешь мне уснуть, да?

– Ты упала на голову, Фейнт. И какое-то время говорила на разных языках.

– Что?

– Ну, это была смесь языков, шестнадцать я узнал, остальные – нет. Удивительное дело, Фейнт. Одна ученая утверждает, что мы знаем все языки, глубоко в мозгу, и что любой может говорить примерно на десяти тысячах языков. Она бы с удовольствием тебя послушала. А в Эрлитане живет дистижер – прозектор, так он заявляет, что мозг это просто скопление перекрученных цепей. Одни звенья – большинство – расплавлены, другие нет. Некоторые связи можно открыть заново. Любое крупное повреждение головы, по его словам, приводит к разрыву связей. И обычно навсегда, однако изредка образуется новая связь. Цепи, Фейнт, набитые в череп.

– Только они не похожи на цепи, да?

– Нет, увы, не похожи. В этом беда теорий, которые нельзя подтвердить наблюдением. Разумеется, Икарий будет спорить, что теория проверяется не только прагматичным наблюдением. Скажет, что порой теорию нужно рассматривать более поэтично, как метафору.

– Маппо, у меня для тебя есть метафора.

– Да?

– Женщина лежит на земле, с поврежденным мозгом, и слушает, как волосатый, клыкастый трелль рассуждает о возможных интерпретациях теорий. Что это значит?

– Не знаю, но в любом случае сомневаюсь, что это стоит рассматривать как метафору.

– Наверняка ты прав, тем более что я, честно говоря, даже не знаю, что такое метафора. Тогда давай так. Женщина слушает все это, но знает, что мозг у нее поврежден. Насколько поврежден? Неужели настолько, что она верит, что слушает волосатого трелля, фонтанирующего философскими рассуждениями?

– А, ну тогда это, пожалуй, тавтология. Или еще какой-то образец недоказуемого утверждения. Или нечто совсем иное. Хотя я изредка философствую, я не говорю, что я философ. Разница, я уверен, весьма существенная.

– Если ты действительно хочешь, чтобы я не заснула, Маппо, говори о чем-нибудь другом.

– Ты действительно веришь, что Наперсточек сможет доставить тебя обратно в Даруджистан?

– А иначе мы застряли тут и пора начинать учиться у Сеток местному языку. Но она ведь не местная, правда? Здешняя земля уничтожена. Квелл говорит, что она истощена. Выдохлась. Здесь никто не может жить.

– У Сеток одежда по покрою баргастская, – сказал Маппо и поскреб щетину на подбородке. – И поскольку у мальчика, думаю, баргастская кровь…

Он громко обратился по-баргастски к Сеток:

– Мы можем общаться на этом языке, Дестриант Сеток?

На него обернулись все четверо чужаков. И Сеток ответила:

– Думаю, можем.

– Угадал, – сказала Фейнт.

– Наблюдение и теория, – отозвался Маппо. – А теперь можешь немного отдохнуть. Хочу узнать историю этих странников. Скоро вернусь и разбужу тебя.

– Жду не дождусь, – пробормотала Фейнт.

– Если ни одно решение не помогает, – начал Кованый щит Танакалиан, – что нам остается? Только продолжать известный нам путь, пока не представится другая возможность. – Он смотрел на свиту королевы Абрастал, которая медленно приближалась; около дюжины лошадей мягко скакали по неровной земле, знамена над всадниками хлопали, как пронзенные птицы.

Смертный меч Кругава тяжело шевельнулась в седле. Заскрипела кожа, звякнула сталь.

– Его отсутствие угнетает, сэр, – сказала Кругава. – Просто зияет.

– Тогда выберите нового, Смертный меч. И кончено дело.

Она посмурнела под краем шлема.

– Вы в самом деле советуете мне это, Кованый щит? Я должна от отчаяния стать беспечной? Проглотить свое неудовлетворение? Однажды я уже поступила так, сэр, и уже начинаю жалеть об этом.

Только однажды? Ах ты, жалкая ведьма. Смотреть не могу на твое кислое лицо. И теперь ты говоришь, что меня выбрали без особой уверенности. Это тебе сказал старик? Но из нас двоих только я был свидетелем его горького разочарования в конце. Так что в твоем мозгу он все еще выступает в мою пользу.

– Смертный меч, мне печально слышать ваши слова. Не знаю, чем я подвел вас, и не знаю, как могу возместить ущерб.