Пыль грез. Том 2

Абси Кире. Имя, данное отцом, которого неожиданно посетила надежда – тогда, когда все надежды юности уже давно умерли. Имя, взывающее к вере, – у того, кто давно ее лишился. Шепот этого имени – словно холодный ветер, дующий из Пещеры Червя. Абси Кире. Сухое дыхание, что бередит глаза, забывшие, как закрываться. Рожденный любовью крик отчаяния.

Узор в пыли, быстро погружающийся во мрак.

Абси Кире.

Осеннее Обещание.

Стори подняла руку, прервав перечисление заклятий, на которое и дыхания-то уже не хватало, и прислушалась.

– Есть новости, – сказала она.

Стави кивнула и, нагнувшись, взяла мальчика на руки. Он принялся вырываться, выгибая шею, пока не уперся затылком ей в грудь. Тогда она подула на волосенки, покрывающие его чуть продолговатую голову, и малыш сразу успокоился.

– Голоса вроде бы возбужденные.

– Но не радостные.

– Не радостные, – согласилась Стави и повернулась в сторону лагеря – он был от них сразу за небольшой грядой наклонных камней. Она увидела огни костров, а над ними – плотный слой дыма.

– Надо возвращаться.

Хетан негромко выругалась. Девчонки снова уволокли куда-то сводного брата, никто и не заметил. Когда их не было рядом, одиночество тут же распахивало прямо под ней свою огромную пасть, она чувствовала, как, кувыркаясь, падает туда… падает и падает. Внутри так темно и так мало надежды, что падение когда-либо закончится. Милосердным хрустом костей, а потом – блаженным забытьем.

Без детей она была никем. Просто сидела неподвижно, блуждая внутри собственного черепа. Мутный взгляд, вихляющая походка, как у пса, которому по башке копытом досталось. Нос принюхивается, когти что-то скребут, вот только выхода нет. Без детей будущее исчезало, словно залетевший в огонь мотылек. Она просто сидела со сведенными вместе ладонями, изредка помаргивая и ковыряя ногтями кончики пальцев – давно уже покрасневшую кожу, запекшиеся ранки, сочащиеся порезы.

Бесконечное отчуждение – ушедшее вглубь, неподвижное.

Заварить еще чашечку растабака? Дурханг? Смоляной шарик д’баянга? Д’рхасилханское пиво? За что ни возьмись, слишком много усилий. Если же попросту сидеть неподвижно, время исчезает.

Пока девочки не принесут его обратно. Пока она не увидит двойняшек, старательно улыбающихся, пытаясь скрыть беспокойство. А он будет извиваться на руках у одной из них и тянуться к Хетан, которая увидит его необычно большие короткопалые ладошки, как они изо всех сил сжимаются в кулачки – и внутри нее зародится вой, всплывет прямо из черной пасти, яркий, словно небесный камень, стремящийся обратно на небо.

Она крепко сожмет его в объятиях, внутри вспыхнут отчаянные искорки, и она вновь оживет.

Словно бы ее вытянут обратно в жизнь привязанные к толстым пальчикам нити.

Она сидела и выла, выла не переставая.

Мимо входа в палатку торопливо протопали тяжелые шаги. Послышались голоса, даже несколько выкриков. В лагерь прибыл гонец. Он принес с собой одно слово, и это слово было мертв.

Дано ли воображению превзойти чудеса реальности? Вокруг простирался изрезанный, мертвый ландшафт, по мере того как темнело, горизонт словно бы начал выцветать. Однако трансформация заключалась не только в наступлении темноты. Вокруг выросли потрескавшиеся куполообразные камни, затянутые слоем мха и лишайника. Деревца по колено высотой с толстыми, кривыми стволами, последние осенние листья трепетали на их ветвях, словно облезлая потемневшая кожа. С северо-запада задувал морозный ветер, возвещая, что зиме не терпится вступить в права.

Кафал и Сеток бежали сквозь этот новый мир. Холодный воздух обжигал им легкие, и все же он был насыщенней и слаще, чем все то, что им когда-либо доводилось вдыхать в собственном мире, собственном времени.

Как описать звук, с которым по равнине несется сотня тысяч волков? Он заполнил весь мозг Кафала, неизмеримый, будто океан. Подушки мягких лап задавали ритм и тон, ничем не напоминающий топот плоских копыт. Звук, с которым шерсть терлась о шерсть, походил на шипящий шепот. От тел поднималось густое, словно туман, тепло, звериный запах забивал все – запах мира, где нет городов, кузниц, угольных печей, нет полей брани, траншей с отбросами, нет человеческого пота и благовоний, дыма растабака и дурханга, нет пыли от лихорадочного разрушения всего вокруг.

Волки. До того, как люди объявили им войну, до кампании убийств, растянувшейся на тысячелетия. До того, как эти земли опустели.

Он их почти что видел. Создания жили в каждом из его чувств, за исключением зрения. Его и Сеток несла вперед призрачная волна.

Все, что ушло, – вернулось. Вся прежняя история – в поисках нового дома.