Пыль, пепел, кровь и песок

– Уходи! – закричал ему Тансиар, напрягая последние силы, наотмашь саданув по груди первого попавшегося под руку ашеса. Другого, подскочившего сбоку, он оттолкнул, третьему прямо в шею – туда, где очень кстати была брешь в доспехах – всадил кинжал по рукоять. Выдернул. Не забывай оружие в теле врага, если бой не окончен…

– «Вечности – слава!» – что есть мочи громко, с одной целью – чтобы услышал повелитель – выкрикнул девиз Крылатых Массимо.

С той стороны еще был шанс прорваться, там оставалась брешь, через которую можно было попытаться уйти. Тансиар ушел бы, но не этот глупый мальчишка! Вот уж в ком не было ни капли крови приторианца! Презренный! Нааяр был прав. Как они глупы, все эти римериане, смотрящие на них, как на богов! Прежние давно ушли, а, может, их и не было вовсе. Никого и ничего. Никогда. А они верят… Наивные дураки!

– Гаэтано, слышишь меня? Я приказываю! Уходи!!! – уже орал полководец. – Убирайся, пока жив!

Но наглец не слушался и продолжал рубиться.

Да что ж ты делаешь, непроходимый глупец, а? Что?! Ради кого или чего? Ты славишь Вечность – а что ты знаешь о ней?!

– Повелитель! – снова прорезал несмолкаемый шум единственный важный во всем этом голос, он был совсем рядом, но поперхнулся очередной атакой, на Чиаро набросились трое, потом их заслонила толпа других, и Тансиар потерял своего пятидесятника из виду.

Заставляя мысли пресечься, на Альентэ с разбегу налетел очередной ашес и атаковал его копьем. Чиаро чудом отбил первый выпад, второй и ухитрился насадить врага на клинок прежде, чем тот сумел понять, что к чему. Но тут же из пыльной дымки появляется еще один. Всадник в черном. Перехватывая нацеленное в его грудь копье, Аскуро успевает так вывернуть оружие, чтобы на полном ходу спешить противника. Ашес мешком сваливается с коня. Один падает, и вместо него появляются двое. Потом еще один. И еще. Ну уж нет! Рано! Рано… Показалось, будто Тансиар просто отмахнулся от кого-то и не будь в его правой руке меча, а в левой – кинжала, ашес бы просто упал, чтобы очнуться через несколько секунд. Но алая струя проделала тот же путь, что и рука воина, в точности повторив его жест.

Секунда в запасе – Аскуро оглядывается вокруг. Никого! Вокруг него не осталось его людей. Только воины с черными знаменами… Поздно. Он окружен. Обрывки слов, конское ржание, лязг оружия, чужой говор – повсюду. Как глупо! Как непоправимо глупо…

В одно мгновение Чиаро обступили более двадцати воинов в черном, и Альентэ уже приготовился дать ашесам бой, но почему-то плотное кольцо пепельных почти сразу же разомкнулось.

– Я здесь, повелитель! – Все посмотрели в образовавшийся проход, откуда прозвучал слабый, с хрипотцой голос, и полководец увидел: ашесы пропускали в круг полуживого римерианца. Его лоб кровоточил, правый рукав был разорван и насквозь вымок от крови, а сквозь пробитую броню на груди виднелась страшная полосная рана. Римерианец неуверенно переступал ногами и покачивался, словно был пьян. Несколько раз он оступился, едва не упав, но те пепельные, что стояли ближе к нему, подхватили, молча указывая направление. Переговариваясь на своем, ашесы не двигались с места и лишь кивали, указывая в сторону хромающего пятидесятника. Выходит, их осталось двое? Похоже, что так. Алеары разбиты, сокрушены, почти уничтожены. Но разве они проиграли?

Истекая кровью, Массимо Гаэтано волочил пробитую обломком копья ногу. Он был почти мертвец и знал это, но что-то неведомое остальным понуждало его продолжать идти. Последний из Алеар не сумел дойти до своего господина несколько ун, когда рядом возникли пепельные с фалькаттами. Они не торопились – раненый при всем желании не смог бы оказать сопротивления. Ашесы подошли к Массимо с двух сторон, аккуратно придерживая римерианца за плечи, и почти без размаха снизу вверх пронзили его в подреберье, насаживая на свои мечи.

Время снова остановилось. Что-то острое резко кольнуло сзади в бок. Но эта боль ничто, она не сравнится с той, другой… От осознания, что ты теперь один. Тансиар схватился за кровоточащую рану и, рухнув в пыль на одно колено, задрал голову, обессилено наблюдая, как ничего не видящий и каким-то чудом стоявший на ногах Гаэтано вздрогнул, подался вверх – пепельные все еще поддерживали его за руки. Красная струйка вытекла изо рта друга, потянулась на подбородок, потекла по открытой шее к распахнутому, окропленному кровавыми бисеринками вороту рубашки. Агония длилась секунды, после чего римерианин уронил голову на грудь и обмяк. Раненым зверем Тансиар глухо и коротко взвыл, видя как добивают человека – единственного человека – которого он всего час назад назвал братом и в безотчетном порыве рванулся к другу, но пепельные загородили путь.

Наверное, это была высшая милость – прекратить муки умирающего, но для Тансиара сейчас это был не довод. Он и в страшном сне не мог представить, что за него будут так умирать.