Пыль, пепел, кровь и песок

– Ты веришь Вакке, я – Гаэтано. И вообще-то на знамени у него не волк, а собака, – решил уточнить Чиаро, но должного действия его слова не возымели.

– Тем хуже, – отрезал Наследник. – Волков хотя бы боятся… Но не сравнивай их: Вакка приторианец, его кровь чиста, а твой белый пес – низкородный выскочка, которому от тебя надо лишь продвижение по службе. Дашь слабину – и он без зазрения совести вонзит нож тебе в спину!

– Вонзить в кого-то нож – дело нехитрое… Но с каких это пор мы стали судить о людях по чистоте их крови? – нехорошо усмехнулся Альентэ. – Мало ли благородных подлецов и предателей сидели в свое время в Совете? Или протирали колени в Темполии? Вечные Силы, да их и сейчас там в избытке!

– Говори тише! – предупредил старший брат. – Пусть они и дальше думают, что знают о нас все, в то время как мы о них даже не догадываемся. А насчет твоего белого пса – считай, что я предупредил тебя.

Нааяр как всегда был категоричен в своих суждениях. Для Эдэрэра существовало четкое разделение: слуги для него оставались слугами, притории – приториями, а ашесы – ашесами. Отцу это нравилось, Чиаро откровенно бесило. Второй сын Владыки не любил делить всех и вся на черное и белое. Ведь цвета имеют свойство перемешиваться и меняться, а уж люди – тем более.

Помнится, он ответил тогда брату:

– Я услышал твое предупреждение. Но ответь мне на вопрос: если ты всегда делишь людей по крови, то как ты можешь доверять безопасность своего Царства наполовину бастарду?

Нааяр тогда невнятно хмыкнул, а Чиаро еще раз убедился в бессмысленности каких-либо доводов.

– Ну что ж, Массимо, – Тансиар попытался улыбнуться, но вышло совсем не радостно, – поступай, как велят тебе Вечность и Вечные Силы. На все их воля…

– Нет, повелитель. – Неужели Гаэтано впервые сказал слово поперек слова Альентэ? В это верится с трудом.

Взгляды двух эбенцев пересеклись. Один испытывающий и умеющий быть ироничным, другой – твердый, спокойный, уверенный.

– Не их и даже не моя. Только твоя, повелитель. Твоя и ничья больше.

* * *

Синее, серое, белое и – золотое. Вдали вздымаются, замыкая круг, горы в тумане, а на фоне неба – нерушимые стены. Римериан. Теперь он за спиной. Пурпурные флаги со Звездой и шитые серебром стяги с соколом развеваются над головами выстроившихся в ряд конников. Тучи прорезает свет обоих солнц, падая наклонными лучами. Ветер гонит облака, треплет знамена, а солнца путаются в них, будто пытаются разглядеть, узнать, запомнить каждое.

Конница пронеслась по узкому мосту и пересекла последнюю черту обороны. Всадники вырвалась на открытое пространство и один за другим замерли в пыли, поднявшейся из-под десятков копыт.

– Повелитель! – окликнул своего господина Гаэтано, нагнав его на резвом скакуне.

Полководец обернулся на зов и осадил своего разогретого скачкой Ньевэ. В блестевших диковатых глазах белогривого жеребца норова было не меньше, чем у его хозяина. Бунт, буря, пожар, сама стихия, казалось, были заключены в этом четвероногом. Вот он вздыбился на задних ногах, умудрившись вытянуться чуть ли не в свечу, но Чиаро с легкостью осадил бунтовщика. Это не было неповиновением, скорее, выражением неодолимой жажды жизни, о которой полководец знал и за которую прощал своему любимцу все его выходки.

– Они так и не пришли… – Массимо не стал пояснять, но Тансиар понял без лишних слов: пятидесятник имеет в виду людей Эдэрэра и обещанное подкрепление.

– А ты ждал их? – Какие злые у повелителя глаза! Но цвет они не поменяли.