Пыль поднимается в небо (СИ)

Более того, в Гарван-Этксе были и другие женщины, умевшие утешать так, что привязанность не возникала. Они были белы, красивы; были среди них и избранные южанки. Их было мало, но их ценили более всех те немногие Бессмертные Вороны, которые не желали страдать, потеряв очередной предмет обожания. А таких историй было предостаточно, не только среди Бессмертных, но и среди тех, кому волей Четверки была дана жизнь более долгая, чем обычному человеку. Орм из всех был единственным, никогда не искавшим мимолетного утешения и дурманящего забытья. Он больше не обращал свою любовь на людей, ни на смертных, ни на бессмертных, поскольку не видел в том ничего, кроме страданий. Все его существо было направлено к миру, к вечности, к солнцу и ничто более мелкое, земное, для него не существовало.

Улицы постепенно заполнялись народом, который шел посмотреть на казнь, атгибан дежурили на крышах и у переулков, а горожане толпились вдоль домов и между ними, а особенно ловкие забирались на крыши и высматривали, и ждали.

Приговоренного, тем временем, привязали к хвосту дикого жеребца. Позади седлали коней всадники с длинными кнутами, призванные подгонять жеребца ударами и следовать за ним, чтобы убедиться, что приговоренный скончался.

«И это милость Гарвана», - подумал Орм. Ему было все равно, как решить дело крестьянина, но такую казнь он не считал более гуманной, чем четвертование или повешение. Однако он знал, будь Эмхир действительно зол, он мог бы и вспомнить - к вящему удовольствию любящей кровавые зрелища толпы - изощренную казнь, распространенную среди нойров и называвшуюся кровавым орлом. Но в Гафастане едва ли можно было насчитать и двух раз, когда ее применили.

Глашатай зачитал приговор Фриви, затем дикого жеребца отпустили, послышался свист кнутов, и животное сорвалось с места, волоча за собой приговоренного. Всадники устремились следом, горяча коней, толпа шумела, волновалась, поглощенная зрелищем. Орм проводил взглядом жеребца, волочащего Фриви, пока они и следовавшие за ними всадники не скрылись за городскими воротами. Понемногу начали расходиться горожане, Гафастан возвращался в привычный ритм жизни.

***

Вечером Эмхир зашел в библиотеку к Сванлауг. Нойрин была как-то особенно бодра, ходила чуть не окрыленная, и казалось, будто вот-вот она обратится в ворона, взмахнет крыльями и устремится к прозрачному небу.

- Отчего ты радуешься? - спокойно спросил Эмхир. - Неужели это Рух тебя так впечатлила?

- Может быть, - легко улыбаясь, ответила Сванлауг. - Взгляни сам: ничего не происходит, все варятся в каменных стенах, а тут - такой глоток свободы, такое событие...

- Как бы это событие потом не стало нападать на наши земли, - молвил Эмхир. - Ты нашла книги о Рух?

- Нашла, - ответила Сванлауг.

Она осторожно сдвинула несколько свитков на другой край стола, когда подошла ее помощница из жен Воронов, и положила перед ней две большие богато украшенные книги.

- Вот, - сказала Сванлауг Эмхиру. - Здесь есть про Рух. Орм привез эту книгу из Мольд, а эту выкупили раньше. Та - список.

Этим различиям Эмхир значения не придал, поблагодарил Сванлауг, и раскрыл первую книгу. Переплет негромко скрипнул. Найдя среди написанных на языке уллатерн заглавий нужное, Эмхир погрузился в чтение.

Сванлауг не ушла из комнаты, но взяла калам и снова принялась за летопись Гафастана, устроившись за противоположным краем стола. Много времени прошло в молчании, нарушаемом разве что редким шорохом страниц и постоянным скрипом калама Сванлауг. Дочитав повествование о птице Рух, или Рукк, как ее называли чаще, Эмхир собирался было закрыть книгу, чтобы взять вторую, но страницы скользнули, открывшись на какой-то легенде или сказке - он не смог разобрать. Эмхир чуть улыбнулся, разглядывая тонкую иллюстрацию, украшенную цветными мольдскими орнаментами. Но диалекта, на котором была написана легенда, Эмхир не знал: он был не очень силен в языках, с трудом выучил общий язык Пустынных Царств и Мольд, однако вместе с остальными Бессмертными поддерживал родной язык Севера, с которым они пришли и который оставался языком общения Высоких и Старших Гарванов.

Рисунки напомнили ему о южанке, виденной у реки. Ее имя врезалось в память с первой встречи, но он редко называл его даже в мыслях, поскольку Разда была слишком далека от него, чтобы можно было позволить себе выделить ее среди других. Да и слишком мало было историй любви Высоких Гарванов и простых людей, чтобы они хорошо кончались. А среди Бессмертных подобных и вовсе не было. И все же Эмхир не мог не думать о Разде: прекрасная, совершеннейшее творение из всех, что ему довелось увидеть в этих краях, она пленила его мысли и чувства.

Прежде Эмхир не обращал внимания на местных женщин. Хотя среди них было много красавиц, Эмхир их не воспринимал, находясь в плену прежнего презрения к людям, в которых не было ни капли северной крови. Он не забывал Анборг, потому что ее подвиг спас жизнь всем Воронам, но понимал, что оставаться привязанным к ней бесполезно: Эмхир знал наверняка, что им больше никогда не встретиться.