Пылай, огонь

Опера, которую давали в тот вечер, относилась к одному из сочинений Вагнера, но ни за какие блага мира я не могу припомнить ее название. Холмс обожал Вагнера, он говорил, что его музыка помогает заниматься самоанализом, хотя я не мог представить себе, как такое возможно. Я принимал ее звуки. Это было все, что я мог делать, дабы держать глаза открытыми, а уши закупоренными, что и помогало мне вынести этот нескончаемый вечер. Холмс, сидящий справа от меня, с первых же тактов всецело погрузился в музыку. Он заговорил, лишь когда на сцене показался великий Вителли, невысокий тип с толстыми икрами, в ужасном белобрысом парике, который играл главную роль. Я смело могу утверждать, что ноги у него были толстыми, потому что медвежья шкура, в которой он появился, полностью открывала их для обозрения. Да, он в самом деле миновал пору своего расцвета.

— Во всяком случае, ему не стоило браться за Вагнера, — пробормотал Холмс. — Тут не его форте.

Как бы там ни было, с форте или без него, но Холмс на два полных часа погрузился в другой мир. Большую часть времени глаза его были закрыты, а руки спокойно лежали на коленях, пока я осматривал театр, стараясь как-то отвлечься от утомлявшей меня музыки.

И если кто-то еще в зале воспринимал музыку так же, как и я, то это был, конечно, Фрейд. Глаза его были закрыты, но не для лучшего восприятия исполнения — он откровенно спал, в чем я ему искренне завидовал. То и дело он начинал всхрапывать, но фрау Фрейд толкала его в бок, и, смущенно озираясь, он просыпался с удивленным выражением на лице. Вальсы и небольшие пьески вполне удовлетворяли его потребность в музыке. Лишь зная о пристрастии Холмса к опере, он пригласил его. Без сомнения, он хотел быть свидетелем, как у его пациента проявятся первые признаки интереса к окружающему миру. Но, очутившись здесь, Фрейд был не в состоянии заметить и оценить голоса певцов и сценические эффекты, некоторые из которых были весьма занимательны. Он лишь мрачно смотрел на огромного дракона в одной из мизансцен, детище искусной машинерии[13], и периодически погружался в сон. Должно быть, такое же воздействие пение оказало и на меня. Очнулся я, лишь когда газовые светильники начали гаснуть, а люди поднимались со своих мест.

Во время первого антракта я предложил руку фрау Фрейд, и мы отправились в фойе в поисках шампанского. Проходя мимо лож первого яруса, Холмс остановился и взглянул на них.

— Если барон фон Лейнсдорф питал пристрастие к театру,— проталкиваясь в толпе, тихо сказал он, — то, возможно, у него была и ложа в опере. — Легким движением ресниц он указал в их сторону, но даже не повернул головы.

— Вероятно, — подавляя зевоту, ответил Фрейд, — но у меня нет никакой информации по этому поводу.

— Что ж, давайте постараемся выяснить, — предложил Холмс, направляясь в фойе.

Аристократы или представители богатых семейств, имевшие возможность абонировать ложи, не испытывали необходимости толкаться среди зрителей, чтобы получить прохладительный напиток, — официанты в ливреях доставляли им заказанное прямо на места. Что же касается всех нас, то требовалось сочетание ловкости и отваги (как в старом баре «Критерион»), чтобы проложить себе путь сквозь толпу женщин и сопутствующих им мужчин, которые толпились вокруг стойки бара в фойе.

Оставив Фрейда болтать со своей женой, мы с Холмсом решили пробиться к ней и скоро вернулись с победой, хотя должен признаться, что я пролил большую часть содержимого моего бокала, когда не успел увернуться от энергичного молодого человека, спешившего мне навстречу.

Мы нашли Фрейда за беседой с высоким джентльменом изысканной внешности, который с первого взгляда казался моложе, чем на самом деле. Изящно одетый, он смотрел на мир сквозь толстые стекла пенсне, с которым, казалось, родился. У него были правильные черты лица, преисполненного серьезности, хотя он позволил себе слегка улыбнуться, когда Фрейд знакомил нас.

— Хотел бы представить вам Гуго фон Гофмансталя[14]. Мою жену, думаю, вы знаете, а эти джентльмены — мои гости: герр Холмс и доктор Ватсон.

Фон Гофмансталь был неподдельно изумлен.

— Неужели в самом деле герр Шерлок Холмс и доктор Джон Ватсон? — воскликнул он. — Какая честь для меня!

— Как и для меня, — вежливо ответил Холмс, склоняя голову, — если мы имеем дело со столь именитым автором.

Поклонившись, денди в смущении залился краской до корней волос, чего я никак не ожидал от него. Я не знал, какие его произведения Холмс имел в виду, и предпочел тактично промолчать.

Мы стояли тесной кучкой, попивая шампанское, пока Холмс вел оживленную дискуссию с фон Гофмансталем об операх, подшучивая над его коллегой по имени Рихард Штраус, который, насколько я мог судить, не имел отношения к авторам венских вальсов. Наш новый знакомый усиленно старался пользоваться английским, хотя это у него получалось с запинками, и, избежав ответа на сложный вопрос Холмса, какими стихотворными размерами он предпочитает пользоваться, в свою очередь осведомился, что привело нас в Вену.