Но еще тяжелее было не с внутренним напряжением, а с рвущейся наружу яростью. Слишком уж часто за эти часы, когда чуть углубился в лабиринты богатых коридоров, я сталкивался с безумной жестокостью. Распятые на стенах обнаженные пассажиры со вспоротыми животами, лежащие на серебряных блюдах нарубленные домашние питомцы и они же заживо «приготовленные» в огромной глиняной печи для пиццы — в расположенном посреди живой рощи кафе. Изрубленные деревья и насаженные на их сучья умирающие люди, и висящие над ними повешенные. Немало изнасилованных, а затем пристреленных — их выдавали позы. Множество невнятных тупорылых надписей, что были сделаны обязательно кровью. Чаще всего там были просто имена с добавлением «сделал или сделала это». Гордились своей собственной мерзостью. Немало было и приписок вроде «приговорен, но еще не расщеплен», «буду убивать всегда», «смертнику нечего терять». Этим на самом деле терять уже нечего — закон им большего наказания выдать не сможет.
К началу пятого часа я понял, что стал гроссом идейным.
Таких, как эти твари, надо убивать. И убивать как можно быстрее. Дело не в том, чтобы прикончить их как можно болезненнее. Нет. Дело в том, что таких ублюдков надо выкорчевывать из этой вселенной, чтобы они больше не могли творить подобное…
Я уже кипел от бешенства, только что закрыв глаза очередной обнаженной девчушке, что вряд ли так уж давно переступила порог совершеннолетия, когда мне наконец посчастливилось — послышалась стрельба и буквально из соседнего помещения. Коридоров тут не было — целая анфилада залов с высокими двустворчатыми дверьми, что отделяли один зал от другого. Мягкая удобная мебель, лампы на низеньких столиках, редкие бутылки и блестящие хрустальные бокалы в барах-бочонках и полки, полки, полки и полки, сплошь забитые книгами или же их прекрасными муляжами. Я находился в библиотеке. И закрывал глаза девушке, лежащей ничком на круглом журнальном столике. Рядом валялась изрезанная одежда. В навсегда застывшем лице покойной было столько страха и боли, что… что я сильно обрадовался раздавшейся стрельбе.
Подбежав и прижавшись к стене рядом с распахнутыми дверьми, я присел, заглянул внутрь и тут же отпрянул. Воспроизвел мысленно увиденную картинку, понял расклад, поднялся и спокойно шагнул в сторону, поднимая оружие. Останавливаться я не стал — просто прошел мимо широких дверей, непрерывно стреляя при этом. Выплюнувшая длинную очередь винтовка с недовольным шипением смолкла, а из зала понеслись крики боли. Еще через секунду воздух в дверном проеме буквально полыхнул от того количества игл и пуль, что сквозь него пролетели. Все выстрелы пришлись в противоположную стену, выбив из плотно стоящих книг облако рваной бумаги. В это время я уже перебежал чуть дальше и замер, ожидая продолжения.
В соседней комнате стояло человек восемь, а может и девять. Все в черных комбинезонах и с разноцветными рюкзаками за спинами. Там, кажется, были даже битком набитые детские розовые, со смешными рожицами на клапанах. По этим стоящим стеной спинам я и всадил длинную очередь. И успел увидеть, как упали минимум четверо. У еще двоих вроде как были пластиковые жилеты… В зал вкатился серебристый шар, замерев метрах в четырех от меня. Поняв, что хорошего ждать не приходится, совершив пару прыжков, я укрылся за поваленным овальным столиком. Толстая столешница едва не сломала мне ребра — упал на нее боком. А когда упал, то первое, что бросилось в глаза, так это табличка с надписью: «Настоящий земной дуб. Выращен на Плениде-1». Ярчайшая вспышка и электрическое гудение убедили меня прервать чтение, а последовавшие яростные крики заставили приготовиться к худшему. И я не ошибся — придурки решили взять меня штурмом, черным стреляющим валом рванувшись в атаку. Еще одна моя очередь почти закончила дело, сбив их с ног. Сменив картридж, я приподнялся на локте и… зашипев от дикой боли, покатился прочь, стремительно разрывая дистанцию. Боль в правой ноге была такой сильной, что я с огромным трудом удерживался от выдавшего бы меня крика боли.
— Вижу гада! — этот не обрадовавший хрип толкнул меня в спину, заставив ускориться.
Выкатившись за дверь, я сместился в сторону, и по книжным корешкам опять ударили пули.
— Добить его!
— Ванс! Помоги!
— Терренс давай за ним!
— Как? Я стоять не могу?! Ослеп, мать твою?!
— О… наши! — облегчение в голосе хрипящего меня совсем не обрадовало, и я сжался в комок, изучая ногу.