Пылающий берег

Потом лихорадка ушла, и они поверили, что спасены. Они похоронили детей, но были слишком слабы даже для того, чтобы танцевать для их духов или петь, провожая их в другой мир.

Однако они не спаслись, потому что болезнь лишь изменила вид, и теперь на них напала новая лихорадка, а одновременно их легкие наполнялись водой, и они дрожали и задыхались, а потом умирали.

Умерли все, кроме О’вы и Ха’ани, но даже они были так близки к смерти, что прошло много дней и много ночей, прежде чем они набрались сил, чтобы просто оценить размеры беды, обрушившейся на них. Когда двое старых людей поправились в достаточной мере, они долго танцевали в память своего обреченного клана, и Ха’ани оплакивала своих детей и внуков, которых ей никогда больше не предстояло носить на руках или зачаровывать сказками.

Наконец они обсудили причины и смысл трагедии; старики бесконечно говорили об этом ночами у костра, горюя всем сердцем, пока однажды вечером О’ва не сказал:

— Мы теперь достаточно сильны для путешествия… а ты знаешь, Ха’ани, какое оно страшное и опасное, но мы должны вернуться в Место Всей Жизни, потому что только там мы найдем смысл случившегося и узнаем, как мы можем расплатиться со злыми духами, которые обрушили на нас все это.

Ха’ани снова остро ощутила молодое плодовитое тело, которое обнимала, и ее печаль немного утихла, она почувствовала пробуждение материнского инстинкта в груди, иссохшей после великой болезни.

«Может быть, — думала она, — духи уже смягчились, потому что мы начали паломничество, и они даруют старухе радость снова услышать детский крик до того, как она умрет?»

На рассвете Ха’ани откупорила один из маленьких сосудов, сделанных из оленьего рога, — множество таких висело на ее поясе, — и смазала душистой мазью солнечные ожоги на щеках, носу и губах Сантэн, а также синяки на ее ногах и руках, что-то тихо напевая во время работы. Потом она выдала Сантэн строго отмеренную порцию воды. Сантэн все еще смаковала ее, задерживая во рту, как какое-нибудь редкое бордо, когда двое сан без лишних слов встали и, повернувшись на север, пустились вперед прежней ритмичной трусцой.

Сантэн вскочила в ужасе и, не тратя дыхания на мольбы, схватила свою дубинку, набросила на голову брезентовый капюшон и припустила вслед за ними.

Уже на первой миле она поняла, что еда и отдых придали ей сил. Девушка наконец могла не упускать из вида две крошечные фигурки. Она видела, как Ха’ани ткнула в песок своей острой палкой, выудила моллюска почти на ходу и отдала его О’ве, потом выкопала другого для себя и съела, не задерживая бега.

Сантэн заострила один конец своей дубинки и стала подражать бушменке, сначала безуспешно, пока не сообразила, что моллюски прячутся в определенных местах и что Ха’ани находит их по ряду признаков. Тыкать палкой в песок наугад было бессмысленно. После этого она стала копать только там, где Ха’ани оставила метки на песке, и с благодарностью пила на ходу сок моллюсков.

Однако, несмотря на все усилия, шаг Сантэн вскоре замедлился, и постепенно двое сан снова отдалились от нее и скрылись с глаз. К полудню Сантэн уже едва волочила ноги, понимая, что должна передохнуть. Едва подумав так, она посмотрела вперед и узнала далеко впереди мыс тюленьей колонии.

Казалось, Ха’ани каким-то мистическим образом точно оценила предел выносливости Сантэн, потому что они с О’вой ждали ее в каменной пещере, и старая бушменка улыбалась и что-то радостно щебетала, когда Сантэн почти вползла вверх по склону и упала в пещере рядом с костром.

Ха’ани снова дала ей порцию воды, а затем между двумя стариками снова начался оживленный спор, за которым Сантэн наблюдала с большим интересом, замечая, что каждый раз, когда старая женщина показывала на нее, она произносила слово «нэм». Бушмены жестикулировали так выразительно, что Сантэн была уверена: женщина хочет задержаться здесь ради нее, а старик хочет идти дальше.

Каждый раз, тыча пальцем в сторону своего мужа, бушменка издавала губами чмокающий звук. И Сантэн внезапно прервала обсуждение, тоже показав на маленького бушмена и произнеся:

— О’ва!

Оба старика остолбенело уставились на нее, а потом восторженно зачирикали.

— О’ва!

Ха’ани ткнула мужа в ребра и ухнула.

— О’ва! — Старый бушмен хлопнул себя по груди и радостно закивал.

На мгновение спор был забыт, чего и добивалась Сантэн, а когда первое возбуждение миновало, она показала на старую женщину, быстро понявшую ее вопрос.

— Ха’ани? — старательно выговорила Сантэн.

С третьей попытки ей удалось правильно щелкнуть языком, к полному восторгу бушменки.

— Сантэн. — Она коснулась собственной груди, но результатом был пронзительный визг и взмах руками.

— Хорошее Дитя!

Ха’ани легонько хлопнула девушку по плечу, и Сантэн согласилась на новое имя:

— Хорошее Дитя!

— Вот видишь, уважаемый старый дед, — повернулась бушменка к своему мужу. — Может, Хорошее Дитя и уродлива, но она быстро учится и ждет ребенка. Мы отдохнем здесь и пойдем дальше завтра. И все на этом!