Пылающий берег

— Делать, Анна? — Сантэн засмеялась над театральными жалобами. — У нас будет самый прекрасный в мире малыш, а если повезет, то и два сразу, и мне понадобится твоя помощь, чтобы заботиться о них. Ты ведь мне поможешь, да, Анна? Я ничего не знаю о детях, а ты знаешь все.

Первое потрясение Анны быстро миновало, и она начала думать не о бесчестье и скандале, а о жизни вполне реального младенца; прошло уже больше семнадцати лет с тех пор, как она испытывала такую радость. А теперь ей чудесным образом обещали нового малыша. Сантэн увидела, как изменилось выражение лица Анны, как в ее глазах промелькнули первые искры материнской страсти.

— Ты будешь помогать мне с нашим малышом. Ты нас не бросишь, ты нам нужна, детке и мне! Анна, пообещай, пожалуйста, пообещай мне!

Анна бросилась к койке и обняла Сантэн, сжала ее своими сильными руками, а Сантэн смеялась от радости в ее сокрушительных объятиях.

Лишь после наступления темноты Джон Пирс снова постучал в дверь монашеской кельи.

— Генерал вернулся, мадемуазель де Тири. Я сообщил ему, что вы здесь, и он желает поговорить с вами как можно скорее.

Сантэн последовала за адъютантом по галереям в большую трапезную, превращенную в командный пункт. Полдюжины офицеров склонились над большой крупномасштабной картой, лежавшей на одном из столов трапезной. Карта топорщилась разноцветными булавками, как дикобраз, а атмосфера в помещении стояла напряженная, наэлектризованная.

Когда Сантэн вошла, офицеры посмотрели на нее, но даже вид юной и хорошенькой девушки не удержал их внимания больше, чем на несколько секунд, и они тут же вернулись к делу.

В дальнем конце комнаты спиной к Сантэн стоял генерал Шон Кортни. Его китель, сверкающий орденскими ленточками и знаками отличия, висел на стуле, на который генерал поставил одну ногу. Кортни оперся локтем о колено и яростно хмурился на наушник полевого телефона, из которого доносился слабый, искаженный помехами голос.

На Шоне была шерстяная фуфайка с темными пятнами под мышками и перекинутые через плечо удивительно яркие вышитые подтяжки, украшенные оленями и бегущими борзыми. Он жевал незажженную гаванскую сигару и вдруг заревел в полевой телефон, не выпуская сигару изо рта:

— Это просто дерьмо собачье! Я лично там был два часа назад! Я знаю! Мне необходимо еще не меньше четырех батарей в этой бреши, и они мне нужны до рассвета! И не ищите отговорок, сделайте это и доложите!

Он бросил наушники и увидел Сантэн.

— Дорогая! — Голос генерала мгновенно изменился, он подошел к девушке и взял за руку. — Я так тревожился! Особняк полностью разрушен. Новая линия фронта теперь меньше чем в миле от него…

Он замолчал и мгновение-другое всматривался в Сантэн:

— Твой батюшка?..

Сантэн качнула головой:

— Погиб при обстреле.

— Мне жаль, — просто сказал Шон и повернулся к Джону Пирсу. — Отведите мисс де Тири в мою квартиру. — Потом снова обратился к ней: — Я приду минут через пять.

«Квартира» генерала, представлявшая собой весьма жалкое жилище, располагалась вплотную к главной трапезной, так что он, открыв дверь, мог лежать на своей койке и видеть все, что происходило в командном пункте. Жилье было обставлено весьма скудно, там находились только койка и письменный стол с двумя стульями, да еще в ногах койки стоял походный сундучок.

— Не желаете сесть, мадемуазель?

Джон Пирс предложил Сантэн один из стульев, и она, садясь, окинула взглядом небольшую комнату.

Единственным интересным предметом в ней был письменный стол. На нем Сантэн увидела складную рамку для фотографий; в одну ее часть был вставлен снимок зрелой женщины, сиявшей еврейской красотой. В нижнем углу снимка виднелась надпись: «Поскорее возвращайся к своей любящей жене. Руфь».

Во второй части рамки находилась фотография девушки примерно того же возраста, что и Сантэн. Ее сходство с немолодой женщиной было очевидным — это могли быть только мать и дочь, — но красоту девушки портило дерзкое и капризное выражение лица; хорошенькие губки жестко и своенравно кривились, и Сантэн решила, что эта девушка ей совершенно не нравится.

— Мои жена и дочь, — сказал Шон Кортни от двери.

Он уже надел китель и застегивал его на ходу.

— Ты поела? — спросил он, садясь на стул напротив Сантэн.

— Да, спасибо.

Сантэн встала и взяла со стола коробок восковых спичек, зажгла одну и поднесла поближе к сигаре генерала. Он явно удивился, но наклонился вперед и прикурил. Когда сигара разгорелась, он откинулся на спинку стула и сказал:

— Моя дочь, Сторма, всегда так делает.

Сантэн задула спичку, снова села и тихо ждала, пока генерал насладится первыми затяжками душистого дыма. Он постарел со времени их прошлой встречи — или, возможно, так казалось просто потому, что он очень устал.

— Когда вы в последний раз спали? — спросила она.

Генерал усмехнулся. И вдруг стал выглядеть лет на тридцать моложе.

— Ты говоришь как моя жена.

— Она очень красива.

— Да, — кивнул Шон.

Он посмотрел на фотографию, потом перевел взгляд на Сантэн.

— Ты все потеряла, — сказал он.

— Особняк, мой дом… и отца…

Сантэн старалась говорить спокойно, не выпуская наружу боль печали.