Пылающий бог

Рин не знала, как с этим быть. Она привыкла видеть полную разруху, привыкла к крайностям войны, которая делит все на черное и белое, и теперь не могла свыкнуться с чем-то средним. Каково это – жить, понимая, что над головой занесен меч? Каково это – смотреть мугенцам в глаза день за днем, прекрасно понимая, на что они способны?

Рин старалась не отставать от Суцзы, пока они пробирались по улицам, но тревожно озиралась на каждом перекрестке. Никто не донес на них, никого, похоже, не волновало их присутствие. Время от времени кто-нибудь прищуривался, глядя на Суцзы и как будто узнавая его, но никто не произнес ни слова.

Суцзы не останавливался, пока они не дошли до дальней границы города, до маленькой хижины с соломенной крышей, полускрытой за деревьями.

– Старосту Лэйяна зовут Льен Вен. Его невестка – из деревни моей матери. Он нас ожидает.

– Но как?.. – нахмурилась Рин.

– Я же говорил, – передернул плечами Суцзы. – Я знаю этих людей.

Снаружи перед дверью сидела тощая плосколицая девчушка лет семи и молола сорго в ручной каменной ступе. Увидев гостей, она встала и, не сказав ни слова, жестом велела следовать за ней в хижину.

Суцзы подтолкнул Рин вперед:

– Пошли.

Для дома старосты жилье Льена Вена не выглядело роскошным. Внутри едва могли поместиться пять человек, стоя плечом к плечу. Центр комнаты занимал квадратный чайный столик в окружении трехногих стульев. Рин села на ближайший. Неровные поцарапанные ножки ходили ходуном, стоило только пошевелиться. Но это действовало на удивление успокаивающе – бедность выглядела такой знакомой.

– Оружие положите сюда. Приказ отца.

Девочка указала на растрескавшуюся вазу в углу.

Пальцы Рин дернулись к спрятанным под рубахой ножам.

– Но…

– Конечно. – Суцзы сурово покосился на Рин. – Как скажет староста Льен.

Рин с неохотой бросила ножи в вазу.

Девочка на несколько секунд скрылась, а потом вернулась с тарелкой дымящихся булочек из муки грубого помола и поставила ее на столик.

– Ужин, – сказала она и ретировалась в уголок.

Булочки пахли одуряюще аппетитно. Рин уже целую вечность не ела настоящих паровых булочек, в Рюйцзине давным-давно кончились дрожжи. Она потянулась за угощением, но Суцзы шлепнул ее по руке.

– Не надо, – прошептал он. – Она и за неделю столько не ест.

– Тогда почему…

– Не трогай. Если ты не притронешься к булочкам, они сами их съедят, но если возьмешь хоть одну и положишь обратно, настоят на том, чтобы забрала все с собой.

Несмотря на урчание в животе, Рин сложила руки на коленях.

– Не думал, что ты вернешься.

В дверном проеме стоял высокий широкоплечий мужчина. Рин так и не смогла определить его возраст – судя по морщинам вокруг глаз и седым усам, он мог быть ровесником ее деда, но прямая спина и поднятый подбородок выдавали воина, который готов сражаться еще десяток лет.

– Староста Льен.

Суцзы встал, сложил ладони и поклонился в пояс. Рин тут же последовала его примеру.

– Садитесь, – проворчал Льен. – В хижине маловато места для суеты.

Рин и Суцзы вернулись на стулья. Староста Льен оттолкнул свой стул в сторону и сел прямо на земляной пол, скрестив ноги, и Рин вдруг почувствовала себя скрючившимся на стуле ребенком.

Староста Льен сложил руки на груди.

– Так, значит, это вы устроили переполох на севере?

– Виновны, – просиял Суцзы. – А следующая цель…

– Хватит, – приказал староста Льен. – Не желаю знать следующую цель. Заберите свою армию, уходите и больше не возвращайтесь.

Суцзы умолк и выглядел явно задетым. Рин нашла бы это забавным, если бы происходящее ее не озадачило в той же степени.

– Они считают, что это делают наши люди, – продолжил староста Льен. – Наутро после исчезновения первого патруля они выстроили в шеренгу на площади всех стариков и сказали, что будут убивать одного за другим, пока виновный не признается. Никто не вышел вперед, так что они до полусмерти избили мою мать. Это было неделю назад. Она так и не пришла в себя. Хорошо, если протянет до утра.

– У нас есть лекарь, – сказал Суцзы. – Мы приведем его к тебе или можем перенести ее в наш лагерь. Наши люди рядом, в полях, и могут войти в город уже ночью…

– Нет, – твердо ответил староста Льен. – Вы развернетесь и исчезнете. Мы знаем, чем заканчиваются такие истории, и не хотим пострадать от последствий. Покорность – единственный способ выжить.

– Покорность? – Суцзы предупреждал Рин, чтобы не вмешивалась, но она не сдержалась. – Так вы называете рабство? Вам нравится ходить по улицам, потупив взгляд и съеживаясь, когда они к вам приближаются, лизать их сапоги, чтобы завоевать расположение?

– Все в городе выжили, – сказал староста Льен.

– Значит, у вас есть солдаты, – возразила Рин. – И вы должны драться.

Староста Льен просто внимательно посмотрел на нее усталыми, обрамленными морщинами глазами.

В долгой тишине Рин впервые заметила на его руках длинные шрамы. Другие шрамы змеились по шее. Такие шрамы оставляет не хлыст, а нож.

Под его взглядом она почувствовала себя совсем крошечной.

– А ты знаешь, что девушек с самой темной кожей они сжигают живьем? – наконец спросил Льен.

Рин вздрогнула:

– Что?!