Но почему они все-таки надеются на успех? Они же просто крестьяне и дети. Мелкие акты сопротивления лишь разъярят мугенцев, но не прогонят их.
Может, в таких обстоятельствах сопротивление, пусть и бессмысленное, это единственный способ выжить?
– Мы вам поможем, – настаивал Цинень. – Только скажите где и когда.
Ей отчаянно хотелось сказать «да». Цинень может пригодиться. Легко сражаться, пустив вперед пушечное мясо. Даже самый опытный командир с готовностью выиграет несколько секунд или даже минут, бросив на врага заслон из тел.
Но Рин не могла забыть тот взгляд старосты Льена.
Теперь она уже знала цену войны на юге. И прочитала на лице Сузцы: «Даже не думай».
Она понимала, что если сейчас поступит неправильно, то потеряет поддержку и старосты Льена, и Железных волков.
– Суцзы прав. – Рин протянула руку и тронула плечо Циненя. – Это не ваша битва.
– Вот уж нет, – огрызнулся Цинень. – Здесь мой дом.
– Я знаю. – Она постаралась говорить искренне. – И тебе лучше всего позаботиться о безопасности горожан, пока мы атакуем.
Цинень явно пал духом.
– Но это же мелочи.
– Нет, – сказал Суцзы. – Это самое главное.
К тому времени как Рин и Суцзы добрались до лагеря, уже настал вечер. Атаковать собирались на закате следующего дня. Сначала возникла мысль ударить немедленно, под покровом темноты, прежде чем просочатся слухи об их прибытии. Но решили дождаться следующего вечера – старосте Льену нужно было время, чтобы эвакуировать горожан, а армии юга требовалось освоиться на местности и разместить войска на полях оптимальным образом. Следующие часы офицеры провели склонившись над картами и отмечая точки атаки.
Уже далеко за полночь они наконец разошлись на отдых. Вернувшись в шатер, Рин обнаружила на своей дорожной сумке тонкий свиток пергамента.
Она протянула руку, замерла и отдернула ее. Что-то тут не так. Никто в лагере не получал личных посланий. У Коалиции южан был лишь один почтовый голубь, и он мог только отнести сообщение в Анхилуун, в один конец. Чутье подсказывало, что это ловушка. Свиток может быть смазан ядом – в древности этот трюк провернули на бессчетном количестве никанских генералов.
Она поднесла к свитку ладонь с крохотным огоньком, освещая его с разных углов. Но не увидела ничего опасного – ни тонких игл, ни темных пятен по краям. И все-таки натянула зубами рукав на ладонь, а уж потом взяла свиток и развернула. И чуть не выронила.
На восковой печати красовался дракон семьи Инь.
Рин медленно выдохнула, пытаясь утихомирить бешено колотящееся сердце. Это какая-то шутка, чей-то несмешной трюк, и шутники понесут наказание.
Записка была нацарапана неровным детским почерком, иероглифы расплылись и наезжали один на другой, пришлось прищуриться, чтобы прочесть.
«Не смешно», – пробормотала Рин себе под нос.
Но она уже знала, что это не шутка. Никто в лагере этого не сделал бы. Никто не знал.
Остальная часть послания была вычеркнута жирными черными линиями.
Рин свернула свиток и выбежала из шатра.
– Кто это доставил? – спросила она у первого попавшегося под руку часового.
Тот непонимающе уставился на нее:
– Что именно?
Рин помахала перед ним свитком.
– Это было в моей дорожной сумке. Кто-то тебе это передал?
– Нет…
– Ты видел, чтобы кто-то рылся в моих вещах?
– Нет, но я только что заступил в караул, спросите Гиньсеня, он стоял здесь в карауле три часа и наверняка… Что с вами, генерал?
Рин не могла унять дрожь.
Нэчжа знает, где она. Знает, где она спит.
– Генерал? – снова спросил часовой. – Что-то случилось?
Рин скомкала свиток в кулаке.