Пылающий символ. Том 2

— Я повторю тебе его слова: «Где они? Куда ты их спрятал?»

— Ага… Вот, значит, что… — Шагая по палубе, Богдан смотрел под ноги, и было видно, он думает, как ответить.

— Если соврешь, я сразу пойму, — предупредила Элина.

— Да ну… — Болгарин остановился, достал из кармана вчетверо свернутый лист и протянул Элине: — Вот, смотри.

— Что это? — она развернула лист.

— Фотография старинного пергамента.

— Откуда она у тебя?

— Нашел в кармане Серхата.

— Какое отношение этот снимок имеет к тебе? — с пристрастием спросила Элина.

Богдан подошел к скамейке:

— Давай присядем, и я все тебе расскажу. — Он сел и, выдержав паузу, договорил: — Или почти все. Существуют профессиональные тайны, которые затрагивают интересы других людей, и я не вправе их разглашать.

— До тех пор, пока из-за них не начинают убивать! — проговорила Элина и жестко распорядилась: — Рассказывай!

— Эту рукопись я нашел в монастыре поблизости от сербского города Ниша[16].

— Она твоя?

— Скажем так: я выкупил ее у монахов.

— Значит, Серхат хотел забрать оригинал? Зачем?

— Рукопись датируется третьим — четвертым веком и независимо от содержания имеет большую ценность для коллекционеров или музеев.

— Судя по тому, как действовал Серхат, я бы не сказала, что он сотрудник музея.

— Ну да, — улыбнулся Богдан. — На коллекционера-любителя он тоже не тянет. Думаю, что Серхат выполнял чье-то поручение. Его снабдили фотографией, чтобы он знал, что искать.

— Тебе известно содержание рукописи?

— Текст написан на арамейском или на древнегреческом языке. Я не нанимал переводчика. Мое дело найти, продать и заработать.

— Выставлял пергамент на продажу?

— Я знаю, кто сделал эту фотографию. Месяц назад я отдавал пергамент на консервацию, он был в плохом состоянии.

— Где эта рукопись сейчас? — деловито поинтересовалась Элина.

— В надежном месте, — заверил ее Богдан.

— Чтобы понять, почему за этим пергаментом охотятся, нужно знать его содержание. И, кажется, мне известно, что нужно делать, — уверенно заключила Элина.

Открыв дверь каюты, Нинель Николаевна прижала палец к губам и прошептала:

— Пожалуйста, тише. Лидочка спит.

— Нам нужна помощь, — проговорила Элина.

— Вот еще новость…

— Можете определить, на каком языке написан этот текст? — Богдан показал снимок рукописи.

Взглянув лишь мельком, Нинель Николаевна уверенно заявила:

— Древнегреческий, это же очевидно.

— Сможете перевести? Хотя бы примерно? Ведь вы, кажется, специалист по церковнославянскому?

— Церковнославянский и древнегреческий не одно и то же, — сказала профессорша. — Но греческий язык был распространен в Киевской Руси. Церковные службы велись на двух языках, один клирос пел по-древнегречески, другой — по-церковнославянски.

— Так вы знаете древнегреческий язык или нет?

— Знаю, и очень неплохо, — сказала Нинель Николаевна.

— Нам нужен перевод! — решительно заявила Элина.

— Как скоро?

— Чем быстрее, тем лучше.

Богдан предупредил:

— Но это конфиденциально!

— Переведу, но не раньше завтрашнего утра! — профессорша забрала бумагу и захлопнула дверь.

Capitolo XIV

Римская империя. 272–274 годы

Алу Констанция усилили дополнительными турмами и приписали к Наиссу. Рядом с городом подготовили место для строительства большого каструма, при котором находилось Марсово поле, пригодное для обучения конницы.

Aniello Falcone — Roman soldiers in the circus, circa 1640

Со времен путешествия в Пальмиру Констанций вынашивал мысли о том, как легкой коннице сражаться с восточными катафрактами. Он затемно выезжал в лагерь и весь короткий зимний день посвящал обучению своих аларисов[17].

Они с Еленой поселились у родителей, и это было несомненной удачей.

В конце февраля ночью Елена проснулась от ноющей боли в пояснице. Давая выспаться мужу, она тихонько лежала рядом, прислушиваясь к толчкам в животе и нарастающим схваткам.

Проснувшись утром, Констанций встретился взглядом с широко распахнутыми глазами жены и сразу все понял.

— Началось?

Елена кивнула, и он немедля привез в дом врача. Тот велел Констанцию выйти и после осмотра известил:

— Ребенок крупный, будем молиться богам и надеяться на лучшее.

Такое известие спокойствия Констанцию не прибавило. В тот день он рано закончил военные тренировки и вернулся домой до наступления темноты.

Елена ходила из угла в угол и время от времени шипела от боли. Врач и местная повивальная бабка перебрасывались специальными словами, которых Констанций не понимал. Он бережно поддержал жену и помог ей прилечь. У Елены не было сил терпеть, а у Констанция — смотреть, как она страдает.

Ночью акушерка велела отвести Елену в комнату, приготовленную для родов. Закусив до крови губу, она повисла на Констанции и с трудом прошла несколько мучительных шагов.

Врач усадил роженицу на специальное кресло. Констанция выпроводили за дверь.

Собственное бессилие придавило его тяжким грузом. Евтропий положил руку на плечо и подбодрил сына:

— Елена — здоровая и сильная женщина. Мы с твоей матерью принесли жертвы Люцине, покровительнице рожениц, и даже зашли в дом Христа[18], чтобы поставить свечу за благополучные роды.