Пылкая дикарка. Часть вторая

"Нет, другого такого мужчины, как Ли Хинь, уже у меня не будет", — печально размышляла она. Он всегда точно знал, что ей нужно, всегда терпеливо ждал, когда она созреет до того, что он предлагал ей. Она жила в его доме целый год до того, как они стали любовниками. Именно столько ей понадобилось, чтобы восстановить душевные силы после ее болезненного разрыва с первой своей любовью, а также с сопровождающими ее горем и разочарованием. Она так до конца и не пришла в себя после потери своего ребенка. Эта рана до сих пор кровоточила у нее в груди.

Хинь открыл перед ней новый мир, мир книг, музыки, человеческой истории, и их взаимная любовь становилась только богаче от того, чему он обучал ее. Но он наставлял ее и во многом другом: как правильно распознавать мужчин, особенно азартных игроков; кому можно доверять, а кому нужно отказать в своем гостеприимстве. Когда Хинь умер от желтой лихорадки, она уже была вполне способна принять на себя управление его игорной империей, а его отлично обученные служащие поклялись точно в такой же преданности ей.

Клео отлично со всем справлялась, покуда не клюнула на соблазнительного Мишеля Жардэна, оказывавшего ей особые знаки внимания. Это была тщетная попытка снова найти счастье и удовлетворение, которые постоянно обходили ее стороной. Но выбор оказался неудачным, но теперь она покончила с ним. Теперь она освободилась от ярма страсти. Теперь Клео была одинокой, ни от кого независимой женщиной, как тогда, давным-давно на острове Наварро до того, как в ее жизнь вошел Иван Кроули.

Ей вдруг ужасно захотелось вернуться в те дикие, влажные места, где земли было ровно столько, сколько и воды, где у жителей всегда были мокрые ноги, как любил пошутить Большой Жак. Интересно, где сейчас этот старый кайюн? Подает ли он по-прежнему устриц без панциря своим друзьям, большим любителям выпить, в своей таверне. А его мадам? Готовит ли она по-прежнему острую подливку — "джамбалайя" для своих гостей?

Тоска по дому постоянно, словно острая боль, мучила ее. Ну что она здесь делает, в этих казино, в этом быстро растущем портовом городе, который по сути дела никогда не был ее родным домом. Она была женщиной с болот, представительницей племени хумас. Ей хотелось вернуться…

Но она не могла здесь оставить одну Орелию, Орелию, которая ничего не знала о ее существовании и никогда о ней не узнает. У нее теперь осталась лишь одна любовь к Орелии.

Подъезжая к подъему на набережную, Клео свернула, чтобы заглянуть через монастырскую стену в сад. Маленькие дети-сироты тащились по мокрой траве в тумане от своего сиротского дома к монастырской столовой. Во главе шествовала монахиня в черном, а вторая замыкала этот поход.

А где же Орелия? Почему она, как всегда, своим упругим шагом не вела эту компанию в столовую? Клео вглядывалась в этот бредущий по траве строй и не могла найти в нем самую высокую сиротку. Может, Орелия заболела? Страх закрался в душу Клео. Осмелится ли она пойти в монастырь и все разузнать?

Но как она объяснит свой интерес к этой девушке? Она даже не знала, называют ли ее до сих пор Орелией.

Однажды она узнала в высокой новенькой сироте свою дочь. Наконец-то! Выходит, Иван спрятал Орелию в монастыре прямо у нее перед глазами. Это было весьма логично, и она знала, что права. Воспитание, полученное Орелией у монахинь-урсулинок, станет путевкой в тот мир, который Иван хотел открыть перед нею.

После суровой борьбы с самой собой, борьбы долгой, днями и ночами, Клео приняла твердое решение не вмешиваться в жизнь дочери, предоставить ей шанс пожить в привилегированном мире белых, и такую возможность ей предоставил отец.

Теперь нельзя расслабляться. Неважно, какую осторожность она проявит, неважно, насколько можно было доверять монахиням, которые могли не разглашать ее интереса к девочке. Если бы у кого-нибудь, у любого, закралось подозрение в том, что Орелия — полукровка, это лишило бы ее всяких шансов на брак с человеком, имеющим вес в обществе. Клео слишком долго лишала себя такого удовольствия, и теперь была не вправе рисковать будущим дочери. Но, Боже, она не могла и потерять свою Орелию!

Как знать, что же нужно предпринять? Как верно поступить? Может, Иван уже обеспечил в будущем ее брак? Может, поэтому ее нет в монастыре? Может, он оставил свои распоряжения в отношении их дочери в своем завещании? Несомненно, он это сделал! Для чего же тогда он прошел через все испытания, если он не обеспечил при этом ее будущее?

Но как узнать об этом? Она ехала по дамбе впереди грума, наблюдая за пробуждением порта, за наступлением нового рабочего дня в доках, которые уже освещало солнце с востока, и чувствовала в себе внутреннюю тревогу. Она вспоминала, что однажды Мишель поинтересовался, чем вызван такой ее интерес к монастырскому саду. Может, он догадался, что был сосредоточен на самой высокой сиротке, девушке с золотисто-каштановыми волосами?