Пылкая дикарка. Книга 2

Он поднес ее к губам для продолжительного поцелуя, потом с беспокойством заметил:

— Какая она у вас холодная. Но мне она кажется теплой южной ночью.

— Я очень волнуюсь, месье. Я никогда прежде еще не была на балу. Как вы считаете, будет ли там моя сестра?

Лицо Мишеля едва заметно напряглось, и у Орелии вдруг возникло сильное подозрение, что Нанетт ему не нравилась.

— Мадам Кроули наверняка там не будет, — ответил он, — но ее дочь может приехать с одной из приятельниц. Вам нечего волноваться. Там не будет никого, кто сможет соперничать с вами и в красоте, и в очаровании.

Он сделал комплимент мадам Дюкло, которая была просто великолепна в своем платье из фиолетового атласа, которое удивительно шло к ее бледному напудренному лицу с ярко розовыми румянами на щеках.

Когда они выехали, был серый, из-за наступивших сумерек, напоенный тяжелыми ароматами вечер. Дорога вдоль ручья шла между двумя рядами деревьев. Некоторые из них были украшены бурно разросшимися свисающими с веток ползучими растениями. Воздух, казалось, был пропитан запахом жимолости.

— А где находится Камышовый ручей? — спросила Орелия.

— Это — один из пяти ручьев, которые, словно растопыренная пятерня, пролегают через эту местность, — объяснил Мишель. — Здесь — царство сахарного тростника.

Мишель с мадам обменивались сплетнями о тех гостях, с которыми предстояла встреча, а Орелия большую часть занявшего целый час путешествия молчала, любуясь проплывающим за стеклом окна ландшафтом. Ей не давали покоя возбуждающее ее ожидание чего-то необычного и грызущая тревога.

Карета свернула на темную длинную аллею, над которой шатром раскинулась листва старых дубов и магнолий, под нижними ветвями которых носились мириады светлячков. В конце аллеи кучер остановил лошадей. Молодые чернокожие слуги с факелами в руках устремились к ним, чтобы осветить дорогу. Выйдя из кареты, они поднялись по лестнице на просторную веранду, где стояли хозяева, приветствуя гостей.

Они знали Мишеля и мадам Дюкло, а Орелию встретили с изысканной куртуазностью, не скрывая своего любопытства. Как только они вошли в дом, какая-то молодая женщина подбежала к Орелии, возбужденно воскликнула:

— Так это ты, Орелия? Я не могла поверить своим ушам, когда услыхала об этом!

Орелия еще не успела оглядеться, но почувствовала, что волнение пропало. Перед ней стояла Серафима, веселая толстушка, которая была пансионеркой в монастыре и училась с ней вместе в одном классе по рукоделию. Серафима была одной из воспитанниц, которая дружески относилась к сиротам. Она поприветствовала Орелию на правах старой подружки.

— Как я рада, что ты здесь! На десятки миль вокруг нет ни одной моей сверстницы. Я слышала о тебе много интригующего, Орелия. Маманутверждает, что Чарлз Пуатевэн пылает к тебе нежными чувствами. Неудивительно, ты такая миленькая!

— Я просто с ним встречалась, — пожав плечами, возразила Орелия.

— Ну, это он настоял, чтобы его тетушка пригласила тебя. Маманговорит, что ты связана с какой-то тайной, а Мишель Жардэн говорит каждому встречному, что у твоей семьи самое лучшее происхождение по кровным узам и что ты, вполне вероятно, будешь провозглашена наследницей. Как это здорово, Орелия, я просто обожаю тайны.

— А я нет, — сказала Орелия. — Мне хочется разрешить ее.

— Неужели ты на самом деле не знаешь, кто ты? — воскликнула Серафима. — Как здорово! А я только что жаловалась, что здесь, в Террбоне, ничего не происходит.

Проявляемый Серафимой к ней интерес и ее пылкий энтузиазм позволил Орелии чувствовать себя более уверенной в радушном приеме, что было для нее большим утешением, тем более, что она вскоре заметила свою золотоволосую сестру, стоявшую в другом конце комнаты. Нанетт с серьезным видом разговаривала с Алексом Арчером, который был просто неотразим в своем темном сюртуке и брюках, хотя у него был ужасно несчастный вид. Они о чем-то спорили. Нанетт, судя по всему, о чем-то его умоляла. Орелия была уверена, что Нанетт ее заметила, так как она, задрав подбородок, тут же повернулась к ней спиной. Это был, несомненно, намеренный, доставивший ей душевную боль, вызов. Ее сестра так же отреклась от нее, как и ее мать.

В эту минуту к ней подошел Чарлз Пуатевэн и пригласил на танец. С улыбкой она приняла его приглашение, и вскоре ей уже не давали прохода кавалеры, желавшие с ней потанцевать. Все эти часы, проведенные на балу, казались ей каким-то неуловимым сном. Сколько раз, лежа на жестком матраце в сиротском общежитии, она воображала себя самой красивой девушкой на замечательном балу, но это все были лишь ее фантазии, она это понимала, а вот теперь все происходило на самом деле.

Ее сон благодаря стараниям Мишеля Жардэна и мадам Дюкло стал реальностью, но все же в нем было что-то от кошмара, так как, кружась в вальсе, постоянно кланяясь и приседая в книксене, она все время чувствовала у себя за спиной враждебный взгляд Нанетт, которая не спускала с нее голубых глаз отца, в которых мелькала злоба. Она постоянно избегала ее взгляда и все время о чем-то шепталась с кем-нибудь из гостей.