Пыльные перья

Саша хмыкнула, путаясь пальцами в его волосах, с каким-то торжеством наблюдая, как он жмурится и подается ближе.

– Я тоже так думала, если честно.

– Но раз уж ты его не откусила, можно вопрос? – Он не дождался, пока она ответит, выпалил тут же, обеспокоенно сверкая глазами (а Саша бы не отказала ему в ответе, даже если бы очень захотела): – Почему ты это сделала? В самый первый раз?

Она удивленно приподняла брови.

– Что? Поцеловала тебя?

– Нет, почему ты дала мне свою кровь?

Почему я дала ему свою кровь? Потому что… Потому что не могла не дать? Вопрос такой простой и такой глупый. Потому что нельзя было иначе.

– Потому что я видела достаточное количество смертей. Мне было невыносимо думать о том, что мне придется увидеть еще одну. Вот еще одна маленькая смерть, и я просто взорвусь. Понимаешь? Никто не умрет больше в мое дежурство. Все. Хватит. Она не заберет тебя, я не позволю. Я тогда подумала, что буду стоять на этом месте столько, сколько потребуется. Между тобой и смертью. Это случится нескоро. Не сегодня, никаких больше похорон. – Саша задумчиво куснула губу, и ей удалось поймать еле заметный отголосок его вкуса, она успела подумать, что не была единственным вкусным человеком в комнате – ну какая же глупость. У нас нет времени на секреты и молчание. Он смотрел на нее пристально, будто пытался заглянуть внутрь. Саша почти видела, как в глазах у него рождалось понимание. Как ты это делаешь?

– Потому что ты был первым человеком здесь, который был добр ко мне. Нет. Не так. Валли… Валли тоже была. Просто ты… не пытался делать из меня солдата. Ты просто был. Ты просто принимал меня ровно такой, какая есть. И ты будто понимал, что именно происходит. Ты никогда не хотел, чтобы я была кем-то, кроме себя самой. Ты вообще не хотел ни от кого из нас ничего, кроме честности. И эта твоя честность, твоя невыносимая доброта, они меня обезоружили просто. Ну как такое возможно, как тебе можно было просто позволить уйти? Я подумала, что с тобой уйдет что-то слишком большое и важное. Я тогда решила, что хотя бы попробую.

Ей показалось, что глаза у него на секунду заблестели, но момент случился, и случился слишком близко, и остановить его не получилось. Саша не пыталась.

– Горячее сердечко. – Грин шептал куда-то в район ее щеки, тыкался губами, как слепой котенок. «Можно я еще раз тебя поцелую?» – хотела спросить Саша, но не успела. Было не нужно. Она только прижалась к нему ближе, приоткрыла рот, пропуская, разрешая поцеловать себя снова.

Центр воспитывал нас голодными. Голодной стаей.

Есть моменты, которые ни за что не захочешь изменить. Те самые, когда не хватает дыхания, когда они, смешные и взъерошенные, отстраняются друг от друга, только чтобы была возможность продышаться. Когда они оба улыбаются как идиоты – и никто из них не хотел бы, чтобы было как-то иначе.

– Знаешь, я, честно говоря, хочу это делать постоянно. Вообще не останавливаться. – Смотреть на него было почти больно, так ярко он сиял, доверчиво утыкался губами ей в висок. – Ты вся светишься. – Саше говорили: не приближайся к огню, вся в него обломишься. И пусть. И Саше бы бояться большого огня, но она так и не научилась. Ее к нему тянули силы, существенно превосходящие даже гравитацию.

– Ты тоже. И мне тоже совершенно не хочется останавливаться.

Он все еще был красивым до невозможности, разгоряченный, с опухшими губами, они нравились друг другу именно такими. Может быть, нравились бы друг другу при любых раскладах – где бы найти время проверить. Но впервые за долгое время оба чувствовали себя живыми. Ты так приходишь в мир и в любое чувство – взъерошенным, напуганным, будто голым.

Глава 4 Разница между веснушками и звездами

Однажды далеко-далеко отсюда, у большого теплого моря, жил дом. «Как дом мог жить?» – спросите вы. Дома живут историями своих семей. И у далекого дома тоже была семья. Был красивый и добрый папа, и была золотая мама, а еще в доме жила девочка, у нее были папины карие глаза и мамины золотые волосы. По утрам папа готовил завтрак, а вечером можно было втроем прогуляться к морю. Дом и море были друзьями, хотя морям и не пристало дружить с чем-то столь скоротечным, как дома. Но дом и море дружили. А еще очень любили девочку. Тогда, в далеком доме, девочка была солнцем так щедро отмечена, что волосы у нее выгорали до белого, а лицо все было усыпано веснушками. «Благословение солнца», – смеялась мама девочки и старалась поцеловать каждую веснушку.

«Есть ли разница между веснушками и звездами?» – спрашивала себя девочка, засыпая в своей постели, в своей комнате, в своем родном доме.