Пыльные перья

В этот момент они увидели третьего господина, Саша знала, что их было трое, даже если она пропустила появление первых двух. Она чувствовала их отпечатки по всему телу девушки, по всей ее душе, по туманному разуму. Он будто ждал девушку. Третий невысокий господин носил очки в золотой оправе и вертел в пальцах золотую монету. Он тоже был слеп. Его собака-поводырь мало походила на собаку, тоже отливала мертвым золотом и боялась золотого господина безумно.

– Простите, вы не подскажете, есть ли где-то второй выход из парка?

Молчи и иди дальше. Прошу тебя. Молчи и иди дальше.

Но девушка открыла рот, чтобы ответить, не помня ни вдохов, ни выдохов. И тогда золотой господин забрал ее дыхание.

Саша проснулась с криком. Скорее, крик проснулся раньше Саши. Отчаянный, какой-то птичий, какой угодно, но не человеческий.

Когда Саша Озерская открыла глаза, обступившие ее люди увидели только жидкое золото, готовое вот-вот потечь из глаз вместо слез.

Саша хотела их вспомнить, хотела их узнать: встревоженного и бледного Грина, мрачного и непривычно сдержанного Мятежного. Он что же, Грина от нее закрывал?

Но продолжала кричать и плакать, и огню не было конца, и дыхание не возвращалось. Ничего не возвращалось.

Саша с трудом вспомнила, что на дворе был август, и это было удивительное время. Непохожее на все, что обычно переживал Центр летом. Это была бесконечная гонка за призраком – призраками, которые сейчас выпили жизнь девушки в парке у красного пряничного дома. Саша вспомнила, как по ночам все чаще прокрадывалась к Грину в комнату или находила его в своей – и там не было огня, почти не было огня, зато было тепло, а воздуха если и не хватало, то это было приятно. Это был удивительный август, Саша вспомнила, как плакала Валли, когда они похоронили последнего в области банника, что-то важное уходило из этой истории. Что-то серьезное. И Саша с удивлением вспомнила голос Мятежного: «Мы попросим Москву прислать новых, вдруг получится восстановить народец». Это было страшное лето, когда по ночам заложные мертвецы принимались бродить по улицам. Мертвецы искали. Кого? Это было прекрасное лето, когда улыбки были будто неуместными и оттого совершенно неизбежными, Саше хотелось впечатать их в память, надолго, навсегда. Сохранить их хотя бы там.

Это было удивительное лето, после такого ты не будешь прежним.

Возвращение дыхания было похоже на удар под дых, это с ней уже случалось, Саша жадно схватила ртом воздух. Нашарила, наконец, взглядом Валли, она выглядела будто старше, и глаза у нее были совсем лесные.

– Валли! – Саша почти сипела, как ей казалось. Саша кричала. Кричала так, как не делала никогда со времен своего прогоревшего до скелета детства. Кричала так, будто звала кого-то, как потерянный, испуганный, очнувшийся от кошмара ребенок зовет маму. – Валли! – Слезы, не золотые – соленые, человеческие – полились по щекам. – Валли, это случилось снова.

Глава 5 Не засыпай, ведьма

Пряничный домик оказался зданием драмтеатра.

Сейчас все они неслись сквозь предрассветные сумерки по тому самому парку. Саша знала, чем закончится это путешествие, и одновременно не чувствовала сил сопротивляться. И в целом себя чувствовала с трудом. Валли была рядом, настойчиво поддерживая ее за плечи и увлекая вглубь парка по темной дорожке. Саша отзывалась, вполголоса подсказывая направление, собственный голос – усилие, нужно говорить так, чтобы бегущие впереди Мятежный и Грин знали, куда им идти. Каждый шаг – усилие. Останавливаться нельзя. Они без ее помощи эту девушку не найдут. Найдут собачники или дворники, прохожие или другая нечисть. Утром. Надо идти. Каждая мысль будто вареная, ватная – усилие.

Саше не хотелось здесь находиться – не было слов или не было сил. Хотелось домой. Но ее дом давно сгорел. Еще шаг. И еще.

Красный пряничный дом возвышался над ними на холме, давая восхитительный обзор. Ему, гордому представителю русского стиля, было плевать на смертных, их жизни, их дела и уж точно их смерти. Саша отвела глаза, направив взгляд на дорожку, выдохнула еле слышно:

– Сейчас.

И это были темнеющие постепенно августовские ночи, и поворот на закрывающуюся к осени детскую площадку, и воздух плотный и густой, полный запахов. Пахло сначала далеким речным духом с Волги, а после – только тленом и плесенью, сыростью. И сначала было страшно, а после стало никак, всё будто выпили, всё будто выцвело.

На открытом пятачке над застывшим изломанным телом стояли три колдуна, их губы двигались, но Саша не слышала ни звука.

Они слепы, но всё видят. Они жили и никак не могут умереть. Не бойся, потому что они чувствуют твой страх.