В час, когда колокол на башне трижды пробил, не было здесь никого. Не должно быть видно.
Вошла я без спроса, без проверки стражей на входе, без взгляда косого. Вещие создания на стенах не щурились ехидно, не пугали, не срывались с мест - пропускали.
Промокшая под ночным дождем, упавшим с небес, в разодранном платье, простоволосая, с исцарапанными руками и горлом синим от велимировой руки, шла я по коридорам.
Много, ох, много лет манили они меня, звали.
И что же? Пришла я, поверила. Все сделала лишь бы здесь остаться.
Боги светлые... Да только кто же я теперь?
Чародейка недоученная, девка гулящая, которую и замуж никто не возьмет, коли уйти надумаю. Обманутая и брошенная жестоко.
Всеми брошенная - людьми и богами, которым день и ночь молилась. Не услышали видно недостойную, не приняли треб моих, не пощадили.
Говорил мне Зоран, темный жрец, что страдать буду, говорил, а я не верила. Прав был. В огне все видел. А пламя, оно каким не станет - темным иль светлым, все истину кажет. В лепестках его любая тайна явью становится. И не укрыться, не спрятаться, не обмануть.
Прошла я тихо, у двери резной остановилась, постучала. Открыли сразу.
- Входи, сестра, - проговорил Зоран. - Мы ждали тебя всю ночь.
Осьмуша, за его спиной, за руки меня удержал, не дал упасть.
- Вёльма, да что стряслось с тобой? - спросил, оглядев меня с ног до головы.
Не ответила я.
- После спросишь, - велел ему Зоран. - Помоги лучше нашей сестре, дай одежду сухую, отвару горячего.
- Нет, - взмахнула я рукой. - После все...
Они поглядели на меня оба.
- Увидеть ее хочу. Сейчас же.
На святилищах в Беларде не ставили идола ушедшей. Ей лишь темные жрецы поклонялись вдали ото всех.
Знала я, что если уж Зоран такой путь выбрал, то сам, в своей обители ей молится. Чтоб не видел и не помешал никто.
- Идем, - кивнул он, взял меня за руку и повел.
В зале небольшом, полутемном очаг горел посредине. Пламя его колдовское яркими языками взлетало над чашей. Кажется, взглянешь в него и увидишь все - прошлое, настоящее и грядущее. Покажется оно всполохами алыми, картинами такими, что с ума свести могут, ежели не готов окажешься.
Дойдя до очага, я вдруг тепло ощутила, враз согрелась. Протянула руки к огню. Языки пламени почти коснулись кожи да не обожгли.
- Это пламя - ее огонь, - проговорил Зоран. - Всегда греть тебя станет.
Тут я глаза подняла и поспешила очаг обойти.
Она такой же как во сне моем была. Точь-в-точь. В черном вся, с лицом закрытым, глазами, на меня взирающими, и рукой протянутой. Будто прямо ко мне.
- Ушедшая, - прошептала я. - Мать моя непризнанная...
И ладони ее мне на плечи легли.
- За что же ты дочери своей страдания принесла? За что не пощадила?
И шепот ласковый как песня полился...
- За что не защитила? За что покинула?
«Сама ты меня покинула, Вёльма, признавать не захотела. А путь тебе указать непросто было», - шептала в ответ.
Вгляделась я в ее лик и показалось будто сама на нее похожа. Ступила было вперед, ближе подойти да не удержалась. Ноги подкосились, и упала на колени.
- Ушедшая, мать моя непризнная, сама я к тебе пришла, - снова зашептала, - защиты и помощи просить. Сил мне дай и развей мое горе по ветру будто пепел. Сожги любовь мою в огне своем - пусть не будет ее навеки. Не хочу в сердце ее хранить, не хочу предателя помнить.
Просить прошу, а что взамен дать. Нельзя мне ей служить, нельзя белую бусину терять, нельзя...
- Помоги мне, ушедшая, дай сил, - слабо повторила. - Не служила я тебе прежде и знаю, что не оставишь меня. Белую бусину из ожерелья твоего принимаю и с ней силу твою...
Взглянула на нее и показалось, будто сквозь складки легкой ткани возникло ее лицо и легкая, едва уловимая улыбка.
Подняла я дрожащую руку, чтоб к ее ладони коснуться, договор наш скрепить. Протянула пальцы и едва-едва дотронулась, а после все и померкло.
Очнулась уже днем.
Свет дневной в глаза ударил и больно стало.
- Лисица-синица и где ж ты гуляла? - пропел Тишка. - Где была так долго, что извелись мы все! Меня, шута бедного, и того подняли не свет ни заря!
- Умолкни! - цыкнула Варвара. - Вёльма, слышишь ли меня?
- Слышу, Варварушка. Встать помоги...
Осьмуша тут же подскочил и помог мне сесть.
В комнате, прежде лишь Всеславу и его союзникам принадлежащей, Зоран сидел.
- Сильно ты утомилась, Вёльма, - сказал. - Без чувств тебя сюда принес. А Варвара после зельями своими отпаивала.
Я взглянула на себя - платье новое, чистое, меховым плащом укрыта. Отчего ж я здесь?
Как вспомнила, так будто стрелой грудь пронзило... Слезы сами подступили.
- Не плачь, лисичка, не плачь, - Тишка стал гладить меня по голове. - Нет твоей вины ни в чем.
- И то верно, не плачь, сестра, - добавил Зоран. - Печаль уйдет, так огонь сказал. А время унесет ее следы и будешь ты снова счастлива как прежде.
- Как прежде, - повторила за ним бессмысленно. - Зоран, услыхала ли она молитву мою?
- Она все слышит, Вёльма.
- Вёльма! - вскрикнула Варвара. - Никак ушедшей молиться надумала?
- Боги светлые, помогите! - пискнул Тишка и полез под кровать.