Пыльными дорогами. Путница (СИ)

Собралась, вложив одолень и травы вместе со знаком огненным двойным в кошель поясной — пусть от дурного оберегают.

Хельга уже внизу со стола убирала.

— Припозднилась ты нынче, Вёльма, — проговорила северянка, меня завидев. — Не захворала ли? Дурно выглядишь.

— Не знаю, Хельга. Вроде здорова, а отчего-то худо мне.

— Дам я тебе отвару своего, из скельдианских северных трав, легче будет. Обожди немного.

Только она выйти хотела, как я остановила за локоть:

— Скажи только, Ладимир не пришел?

Северянка поджала губы и в глазах ее невольно злорадное что-то почудилось:

— Не было колдуна твоего. От прошлой зари не было.

И ушла.

А у меня как сердце упало.

Где ж он, светлые боги? Не случилось ли чего?

— А, вот и огонь пожаловал, — хрипло молвил Лесьяр, чуть приподняв глаза от книги. — Нечасто, ох, нечасто вижу я тебя, а зря…Песнь ведь писать надобно, а об ком и не знаю.

— Разве ж обо мне можно что путное написать? — невесело усмехнулась в ответ.

Лесьяр закряхтел и поднялся со своего места. Сделал несколько шагов ко мне. Одетый во все белое, седой, с темными от волшбы глазами.

— Не знаешь, так и молчи, не тебе решать…

Его пальцы цепко схватились за мой локоть, и я невольно вздрогнула и отпрянула.

— Печаль на твоем сердце верная, — проговорил старик, глядя будто сквозь меня. — Не ошибается оно, правду говорит. Слушай его почаще.

Сказал и отошел обратно.

— Так зачем пожаловала? — снова взялся за перо.

— Мне с Ростихом поговорить нужно, — нерешительно произнесла в ответ.

Лесьяр хмыкнул в бороду.

— На Ростиха нынче спрос большой. Все чего-то с ним поговорить хотят.

— Так пустишь?

— А чего не пустить? Иди!

Махнул рукой и на стене, прямо поверх каменной вековой кладки, проступила дверь.

— Мир тебе, Лесьяр, — проговорила я и вошла.

Ростих сидел на своем месте, как и прежде. В руке его перо и писал он каку-то грамоту.

Я медленно прошла ближе. Вещие птицы, что на стенах застыли, зорко следили за каждым шагом, будто посмеивались и в глазах их искорки сверкали.

— Надобно будет сказать Лесьяру, чтоб не открывал дверей кому ни попадя, — проговорил он, поглядев на меня. — Зачем пришла?

— Если дозволишь, вопрос задам.

— Позволю, — кратко ответил Ростих.

В каждом слове слышалось его пренебрежение. Казалось, только и ждет, пока я скажу и уйду.

— Где Ладимир? — решительно спросила.

Чародей медленно поднял лицо и поглядел на меня.

— А ты кто такая будешь, чтоб о таких вещах узнавать?

На миг растерялась, даже шаг невольный назад сделала.

— Кто ты Ладимиру, да и кто ты здесь, чтоб в чужие дела лезть?

— Я кто? — ярость и обида нахлынули волной. — Любовница я ему. А тебе — ученица Всеслава, заклинательница. Что в Доме Предсказаний творится — мое дело, как и твое, Ростих Многоликий.

Чародей глядел на меня с насмешкой. Не по нраву слова такие пришлись.

— Ступай, Вёльма, — ответил. — А Ладимир вернется, когда на то приказ ему будет.

— Приказ? Слово твое?

— Мое. И больше ко мне подходить не смей. Не по пути нам с детьми ушедшей.

Сказал и к своим бумагам вернулся. Будто исчезла я.

Шагнула я в сторону и ветром холодным вмиг обдало.

Ростих отдалился и исчез вовсе.

Оглянулась я на шум крыльев. То птицы вещие сорвались со стен, роняя перья черные и белые. Полетели прямо на меня, смеялись голосами звонкими.

Пригнулась я, рукой лицо прикрыла. На видно ничего — лишь крылья, перья да лица девичьи — красоты неземной — да косы расплетенные. Окружили меня как обняли.

И все смеются, все отпускать не хотят…

— Прочь, прочь уйдите, — закричала я.

А как глаза открыла — на полу у Лесьярова стола сижу.

— Что? Не вышел разговор? — усмехнулся старик. — Прогнали тебя птахи…

Ошалело оглядываясь по сторонам, я встала. Платье на себе оправила, а из косы перо вытащила.

— А ты думала, они неживые? — продолжал Лесьяр. — Уж сколько лет они там, покой Ростиха хранят. В сказаниях написано, улетят с места насиженного, как только рухнет Дом Предсказаний. Да только не верю я в то.

— Ты вещун, Лесьяр, тебе видней будет.

Сказала и поспешила уйти побыстрей. Вслед какие-то слова донеслись да только не разобрала.

Едва-едва не дошла до Всеславовой комнаты.

Позади шагами тихими кошачьими шел гость. Незваный-нежеланный. Ощутила я его будто прикоснулся кто рукой прохладной.

Обернулась.

— Тихое утро, сестра моя, — поклонился он, приложив руку к груди.

— Тихое утро. Только не сестра я тебе, — склонилась в ответ.

Зоран, темный жрец ушедшей, легонько улыбнулся.

— Не признаешь ни ее, ни меня, а мы тебя давно признали.

— Оттого и ходишь по пятам?

Чародей с посохом, на котором самоцвет черный, а на шее ее знак древний.

— Непросто тебе, Вёльма, затем и пришел. Коли совсем худо станет, приходи. И я, и Осьмуша, и она ждать будем.

Вспомнился мне сон, что перед испытанием явился. И глаза ее ледяные, и одежды черные, что по ветру вьются, и берег одинокий, ветрами межмирья скрытый от яви…

— Не приду я, Зоран, не жди. Решила уже.

— Решения людские меняются волей богов. А печаль твоя долгой будет.

— Ах ты, змей…

— Не я, — покачал он головой.

— Тогда откуда узнал?

— Откуда? Она мне указала, в огне.

— В темном огне, — добавила я.