Пыльца

– Необязательно все получится, – продолжила я. – Берликорн в снах – могущественное создание. Он поймет, что мы пытаемся напасть на него. Но Белинда и я – дронты. Берликорн боится дронтов, потому что не может управлять их историей. И теперь мы в два раза сильнее. Тем не менее он опасный противник. Я могу на тебя положиться?

Я думала, что из них двоих больше сомневаться будет Белинда, но, хотя я чувствовала Тенью ее страх, она согласилась, и я благословляла ее за это. А Койота что-то беспокоило.

– Сивилла Джонс, – прошептал он, – Джон Берликорн… Это он поднял меня из могилы.

– Что?

– Я приехал сюда не только из-за вас, но и из-за Джона Берликорна. У него есть для меня задание.

– Какое?

– Не знаю. Я просто должен был приехать сюда. Может быть, что-нибудь по поводу его…

Койот резко замолчал. Что-то его испугало. Трава и цветы на нашей постели задрожали под внезапными порывами ветра.

– Что такое, Койот? – спросила я.

– Его жена… – начал Койот. Трава и цветы вокруг поднялись волной знания и плотно сплелись вокруг, полностью нас обездвижив.

Белинда закричала.

Персефона умирает. Она цепляется всеми побегами, плющом, но в ее зеленом сердце проросли вредоносные семена реальности. Ей больше не нравится здесь, не нравится этот мир. До этого она едва спаслась от шума и огня копов, вломившихся в убежище ее коп-садовника. Она склеила свое тело с лишайниками, покрывавшими сырые стены дома смерти, где мирно лежала в постели. И лишь таким отчаянным способом ей удалось вырваться на свободу. Потом люди уничтожили землю, в которой она спала. Куда ей теперь идти?

В сеть цветов.

Она стала тысячей, миллионом искорок в цветущей сети. Лепестки приносили ей сообщения, на листьях появилась гниль. Каждый листок трепетно умолял: «Спаси меня, спаси меня». Реальность нанесла удар. Персефона обратилась ко всем своим цветам, ко всем одновременно, приказав им хранить надежду, потому что когда-нибудь этот мир будет принадлежать нам. Продолжайте расти.

Но девочка-семянка беспокоится. Количество пыльцы остается на отметке 2010. Может быть, мир достиг насыщения? Может быть, они пришли к ничьей и соперничающим видам придется добровольно прекратить борьбу? Персефона злится, а семена липнут к ее коже. Она чувствует задержку роста. Грубые руки не отпускают ее корни. Руки тех, кто обладает иммунитетом. Дронтов. Может быть, этот мир победил ее? Земля омертвела…

Она обнаруживает сорные семена, проводящие время в утехах на полях любви. Таксишный цветок занимается этой животной грубостью, этим проникновением. Иммунная девушка, ее зовут Белинда, о да, ей нравится, как он ее обслуживает. И Сивилла, муникоп, она тоже где-то там рядом. Незримо присутствует. Персефона вобрала себя в травы, которые они оскверняют плотью своих тел. Она закрывает их травой, душит их, но тут еще одно семя прилепляется к ней. «Отпусти их, Персефона! – звучит голос ее мужа. – Я хочу, чтобы они пришли ко мне. Пропусти их. Я встречу их в пределах своей силы». «Возвращаться ли и мне с ними, сэр Джон?» – осведомляются корни Персефоны. «Да. Уже пора. Возвращайся…»

Все равно ей уже хочется вернуться домой, правда? Разве она виновата в том, что этот мир такой увядший и бесплодный? И еще иммунный? Она и не подумает мешать путешественникам в поиске черного сада матери и мужа. Она даже проведет их туда по легкой дороге. Для того она и выпускает создания из своей хватки, и ее переменчивый образ сливается со мхом под стоящей поблизости машиной. Она приехала в этот мир на черном кебе, на нем же его и покинет.

Вьюны опали с наших тел так же быстро, как до того взметнулись из-под земли.

– Что это было? – спросил Койот.

– Может, что-то вроде предупреждения. Ладно, давай.

Белинда отказалась одеваться, заявив, что хочет отправиться в погоню голой, так что, когда Койот посадил нас обратно в черный кеб, я почувствовала, как мокрое тело дочери скользит по горячей коже сиденья. Койот приказал нам держаться крепче, потому что поедем как получится.

Начался дождь.

Черный дождь.

Земля превратилась в грязь, и черный кеб стал тонуть в ней.

Глаза Белинде Джонс застилали слезы – она не выдержит этого грязевого путешествия. Зрачки расширяются. Черная грязь залепила стекла, мы скользим в глубь земли. Койот правил к черному саду. Я, Сивилла Джонс, держалась в теле Белинды. Маленькая, слабая Тень Сапфира плакала в футляре.

«Я спасу тебя, сынок. Не надо бояться».

Мир растворялся, новый день превратился в линялые цвета.

Койот зарывался глубже – прочь от чужих рук, от времени и одиночества, от бед и тревог, безопасности, правил, картографии, указаний, мерзких клиентов и метакопов; все плохое отделялось и оставалось позади. Черный кеб опускался к слабому зеленому мерцанию в непроглядно черной земле.

– Прямо как побег из изолятора, – сказал нам Койот.

И тут мы…

Тут мы…

Мы скебировали вниз.

Тут мы…

А потом мы…

Мы спускались… наш путь зарастал корнями.

Мы…

Мы прорывались в другой мир. Нижний мир. Сны. Наконец-то сны. Проснулись в другом времени, в чужом саду. В подземном саду. Я в Белинде.

Мы…