Короче говоря, они оказались обнимающимися на заднем сиденье старого «Бентли». Ноги Маркуса были слишком длинными, и ему пришлось согнуть их. Пенни нашла странное и удобное положение, расположившись в щели между его телом и спинкой сиденья. Касаясь его, прилипнув к его торсу, она испытала своего рода опьянение, как если бы выпила один из своих самых мощных коктейлей, что готовила ночью и никогда не пила. Как она себе и представляла, его грудь казалась высеченной из скалы. Он был твёрдый, просторный и теплый. Она попыталась заснуть, но это было непросто. В самом деле – практически невозможно. Как она могла оказаться в объятиях Морфея, пока лежала, свернувшись калачиком в объятиях Маркуса? Как она могла спать, слыша биение собственного сердца в ушах, быстро, быстро, быстро, истерично, подобно крику сумасшедшего? Она даже боялась, что он может почувствовать её сердцебиение и начнёт насмехаться над ней, над её эмоциями, её щеками, покрасневшими от желания. Она собиралась что-нибудь сказать, что угодно, лишь бы заглушить тот грохот, казавшийся оглушительнее бас-барабана, когда внезапно Маркус спросил:
— Почему ты так боишься темноты? — его голос прозвучал возле уха.
Пробежавшая дрожь подняла дыбом её волосы на затылке.
— Возможно, из-за аварии.
— Что за авария?
— Той, в которой погибли мои родители.
— Я не знал, что…
— Как ты мог узнать? В любом случае, это произошло очень давно. Мне было пять лет, мы часто путешествовали в кемпере. Однажды мы вылетели с дороги по вине нарушителя, который затем исчез. Мои родители погибли на месте. Я осталась похороненной под кучей металла на много часов, пока меня не нашли. Только представь – я даже не помню всего этого, но у меня остался ужасный страх перед темнотой.
— Твою мать.
— Э, да, на этот раз так оно и есть.
— Тебе холодно?
— Нет, теперь нет.
«
— Спасибо, Маркус.
— За что спасибо? — выпалил он.
— Я не знаю. Думаю за всё.
— Ты что бредишь? Пенни, ты очень странная.
— Когда ты будешь уходить, придёшь попрощаться?
— Я так не думаю. Однажды ты меня больше не увидишь и
— И что я буду без тебя делать? — неожиданно для самой себя спросила она.
— Найди достойного мужчину, хорошо трахайся, и ты увидишь, как пройдёт ностальгия.
Пенни задумалась на секунду.
— Мне кажется, что так я и сделаю.
— Вот так, умница.
— Ты не спишь?
— В лесу?
— Тогда признай, ты боишься енотов.
— Нет, я опасаюсь засады мудаков. Вероятно, ничего не случится, но лучше быть осторожным.
— Кажется, ты всегда в состоянии войны.
—
— Это понятно даже по твоим татуировкам. Мне очень нравятся.
— Я знаю.
— Как ты узнал?
— Они нравятся всем. Ещё не встречалась ни одна, которая не сказала бы мне про это. А потом мне делают такой минет, что закачаешься.
— Ты делаешь это специально, да? Ты хочешь поставить меня в неловкое положение, чтобы наказать из-за чего то, о чём я не догадываюсь и не понимаю.
— Это истинная правда. Лучшие минеты в своей жизни, я получил от девчонок, что вначале оценили мои татуировки.
— Не в моём случае.
— И тогда прекрати или условный рефлекс возбудит меня.
— Ты больной.
— Я мужчина с полуголой цыпочкой, практически запрыгнувшей на меня. Твоя грудь мне давит на плечо, а в руке я держу твою задницу. Нет необходимости, чтобы ты была, бог знает какой горячей штучкой, чтобы спровоцировать мои мысли. Такое происходит с телом, даже если голове безразлично.
— Я имею в виду, думаешь только...
— Я бы так не сказал. Если бы я думал только
Пенни больше ничего не сказала. Подводя всему итог, ей льстило открытие что она не осталась незамеченной. Её мучило, что его голове было наплевать. Что тело и разум, идут по двум дорогам, лежащим далеко друг от друга. Вот, пожалуйста, Маркус был готов трахнуть её, но без участия в банкете его мыслей и сердца, пронзённого терновым венцом. Она была одной из многих, и было хорошо понять это прежде, чем причинить себе серьёзную боль. Она видела Франческу, не так ли? Невозможно соревноваться с ней. Она должна найти решение как выйти из этой глубокой передряги.
На следующее утро, машина чудесным образом завелась. Казалось, что она сделала это специально, подобно старой сводне. Они вскочили на рассвете, руками напились из ручья и отправились в путь. Воздух был морозный, а цвета приглушёнными. Но по мере того как всходило солнце, листья переставали казаться мрамором и вновь становились похожими на сгустки капелек крови.
Они не говорили на продолжении всей поездки, как будто их разделял какой-то секрет. У каждого были свои. Когда они прибыли к дому, Маркус попрощался с ней на лестнице, даже не глядя.
— Только убедись, что не придушишь меня всеми этими «спасибо»! — сказала она его спине, удаляющейся от неё. Он не повернулся, поднял руку, показывая средний палец, и исчез из поля её зрения.
Глава 10
Маркус