– Это ты у картеля на окладе! Ты и твой Фронт! А я простой менеджер, как и все! Меня приняли на работу, чтобы очистить компанию от таких, как ты, бездельников! Вы все и есть провокаторы. – Нестеров попытался шагнуть навстречу, но его схватили под руки и удержали. – Руки уберите! Уберите руки, я сказал!
– Через час истекает ультиматум. В половине первого начнут действовать боевые отряды Фронта. Начнется стрельба. – Загорецкий повернулся в сторону офиса. – Город полон солдат и омоновцев. Те, кто боится баррикад, могут идти домой. Особенно это касается женщин. Забастовка закончилась. И отпустите, наконец, этого придурка. Спасибо, что все эти дни вы поддерживали Фронт. Без вас мы бы никогда их не победили.
Повисла тишина. Люди не могли поверить, что все так обернулось. Молодой парень, кажется, из складских служб, отвернув лицо от Загорецкого, утирал со лба пот. На его лице ясно читалось: «И это все?» Девушка рядом со мной закусила губу и плотнее закуталась в наброшенный на плечи платок, хоть было не так уж и холодно. Я поднял голову в небо и стал смотреть на самолет, набиравший высоту и оставлявший за собой хвост белых хлопьев. Мне не хотелось на баррикады, но и уходить не хотелось. Я испытывал странное, абсурдное желание досмотреть, чем все это кончится. И в то же время я отдавал себе отчет в том, что это не кино. Все происходило именно с нами, здесь и сейчас.
Через полчаса нас осталось человек семьдесят, в основном крепких ребят из хозяйственно-логистических служб. Непонятным образом затесалась даже пара девчонок. Чьи-то подруги?
Скоро должны были привезти оружие и укрепить нас десятком бойцов. Так утверждал Загорецкий. Он сидел на парапете, обхватив руками согнутые в коленях ноги. Его лицо ровным счетом ничего не выражало. Рядом с ним стояло радио, транслировавшее последний, как оказалось, эфир «Гутен Таг». Ведущий, чей голос теперь был серьезным, чеканил свой текст:
«На город движутся армейские грузовики. Вы проиграли, ребята. Не подставляйте ваших людей. Оружие нужно было брать в руки с первого дня. Или вообще не выходить на улицы. Система не ведет переговоров».
Загорецкий выключил радио и включил компакт-диск со вчерашней песней:
– Что думаешь? – спросил я его, не особенно надеясь на ответ.
– Может, уедешь, пока не началось? – бросил он, не поворачивая головы.
Ответить я не успел. Где-то вдали раздались звуки выстрелов. Сначала одиночные, потом очереди. Выстрелы из автомата не были похожи на те, что мы обычно слышим в кино. Они напоминали треск сломанной ветки. Хрр… хррр. Потом все стихло. Потом опять одиночные. А со стороны зоопарка послышалась мерная, нарастающая дробь. Мы встали на парапет, чтобы рассмотреть, что происходит. У высотки на «Баррикадной» копошилась какая-то бурая масса. Она приближалась метр за метром.
Солдаты шли, прикрываясь огромными пластиковыми щитами. Солнце отражалось в их черных шлемах. Отпрыгивало «зайчиками» от пластиковых забрал. Они впечатывали в мостовую подошвы высоких ботинок и с каждым шагом ударяли в щиты резиновыми дубинками. От них отступала группа людей, чьи лица были прикрыты шарфами. Солдаты не наращивали темпа. Они методично выдавливали толпу с улицы, загоняя ее на ступеньки лестницы нашего офиса. Движение по Новому Арбату прекратилось. Милицейские машины и грузовики перегородили проезжую часть. Отступать было некуда.
Солдаты уже заполонили весь пандус перед входом в офис. Их шеренги все прибывали и прибывали, заставляя нас отступать и прижиматься к входным дверям. Фотоэлементы были отключены. Мы были похожи на бабочек, припечатанных к стеклу энтомолога. Мы испуганно смотрели друг на друга, ожидая, КОГДА ЭТО НАЧНЕТСЯ. Но солдаты ничего не предпринимали. Они даже прекратили выбивать дробь. Их целью было что-то другое.
продолжал играть поставленный на реверс трек.