Р.А.Ц.

Гамма-лазер с ядерной накачкой был создан в НИИ вакуумной и редкоземельной техники академиками Моториным и Фроловым, и являлся очень сложным устройством, на грани текущих возможностей техники. Достаточно сказать, что для генерации плоской нейтронной волны в теле струны применялась замедленная в миллион раз ядерная реакция, а сами струны представляли собой многоплоскостные монокристаллы гидрида урана и осмия-187. Трехступенчатая схема инициации сработала, как и было задумано. Заряды обычной взрывчатки служили первой ступенью, они привели в действие все остальное — а результатом стал короткий, длительностью порядка одной тысячной доли секунды, смешанный импульс рентгеновского и гамма-излучения. Эффективность устройства поражала воображение. Вся конструкция мгновенно превратилась в облачко плазмы — но луч, испущенный ею, нес энергию ядерного взрыва! При таких мощностях атмосфера планеты более не представлялась сколько-нибудь значимой помехой.

Мгновенной ослепительной вспышкой просияла упершаяся в полусферу щита раскаленной белизны нить, пронизала его, почти не заметив, и вонзилась в землю под ногами у магов. Около половины километра прошел луч в толщах горных пород, прежде чем иссяк, передав камню энергии примерно на мегатонну в тротиловом эквиваленте. Из узкой скважины в несколько сантиметров тут же метнулся в обратном направлении столб разогретой до миллиона градусов плазмы, а спустя микросекунду в земле пробудился исполинский зверь, заворочался бешено, стряхивая и расталкивая податливый камень, и конусом белоснежного огня устремился ввысь, прихватив с собой и надоедливых живучих микробов в разноцветных одеяниях.

Да, исполняющий обязанности главы клана Ручной Совы могучий маг Эссиль стал первым в истории эльфом, вышедшим в космос, пусть даже и в такой форме. Впрочем, остальные главы кланов отстали от него на пренебрежимо малый промежуток времени.

45

Голоса манили, голоса звали и о чем-то просили, тоскливо жалуясь на судьбу. Неизбывное страдание сквозило в каждой ноте этого невидимого хора, страдание, рядом с которым собственная боль представлялась чем-то совсем незначительным. И это помогало терпеть. В этой бездонной, беспредельной тьме, не знавшей со времен Большого Взрыва и одного кванта света, существовало только два якоря, помогавших не раствориться окончательно в прохладной пропасти безвременья — боль и голоса. Он пытался прислушиваться к ним, однако быстро бросил это занятие, потому что с каждым мигом их тоскливая песня становилась все понятнее, все ближе, но одновременно начинало расплываться собственное естество. Он откуда-то знал, что этого допускать нельзя. Глубоко внутри горело два знакомых огонька, и он всеми силами скрывал их существование от голодной тьмы. Огоньки были похожи на двойную звезду, они кружились вокруг общего центра, порой сливались и взаимоперетекали, меж ними возникали тоненькие перемычки и толстые жгуты режущего сияния. Он укрывал их, стараясь, чтобы ни один лучик не вырвался вовне, известив тем самым кого-то неназываемо-ужасного о начале короткого пира.

Сколько он пробыл здесь? Бог весть, может эоны, а может и наносекунды, само понятие времени было здесь бессмысленно, поскольку абсолютно ничего не происходило. Один огонек казался хорошо знакомым, второй же вызывал чувство смутного восторга, словно бы он когда-то мог летать, парить над пиками крыши мира. Он осторожно прикоснулся к знакомому огоньку — и тот коротко дыхнул жаром домны, а затем мгновенно объял всю его суть, взревев треском огромного костра, клубом бело-рыжего пламени. Тьма чуть потеснилась, принюхиваясь к нежданному гостю, потом вдруг уплотнилась вокруг, сжала тугими удавьими кольцами так, что перехватило дух, и начала сдавливать ледяные объятия.

Он не поддавался, подперев вольфрамовые щиты отрицания алмазными копьями непреклонности. Опять он знал, что может пропустить тьму сквозь себя, это ничем ему не повредит — но вот второй огонек, застывший внутри в ожидании исхода схватки, будет навсегда потерян. Он не знал, что это, но чувствовал, что огонек важен для него настолько, что лучше рассыпаться в звенящие каленые брызги, чем позволить тьме унести его. Тьма давила тысячетонным прессом. Давила неистово и упорно, зная, что в этом ее царстве результат заранее предопределен, и скорый конец сопротивления неизбежен.

Неизбежен? Предопределен? Пламя обернулось короной неистовой звезды — самая суть его восставала против этих понятий. В его внутреннем пространстве им не было места! Он ненавидел их, эти оправдания слабости, эти начала заранее обреченных дел. Ненавидел? Да!