Кодрак пошёл, спиной ощущая сэмов взгляд, пока деревья не скрыли его фигуру ото всех любопытных или любящих взглядов. Он шёл часа два или три. Потом присел под дерево. Потом лёг лицом во мхи, лесные травы. Сначала он просто плакал. Потом зарыдал. Осина тихо трепетала над ним, затем уронила на его спину два зелёных листка; на эту спину, вынесшую так много. Почему он почти с самого рождения чувствовал боль? И его ли собственная боль билась в этой груди, исчерченной рёбрами, как решётками очередной тюрьмы? Возможно, это была боль всей Земли. Но тогда... как быть? И возможно, тюрьмой была не эта конкретная грудная клетка, а вся Земля. Пока ещё.
Кодрак вспомнил фразу Алёны: "Хочешь быть счастливым -- будь им". Здесь содержалось как минимум две лжи. А его тело ощущало ложь как удары палкой; как железную дверь с тяжёлым засовом; как смерть. Хотеть быть счастливым... Боже мой! Если бы всё было так просто. Жажда, сжигающая его существо, не выражалась в категориях желаний, мыслей, чувств. Это был конкретный и в то же время непостижимый огонь. Физический. И лишь тело -- и это было удивительнее всего, -- именно тело "понимало" эту жажду и принимало её. Но в последние три года тело стало невероятно чувствительным: небольшая ссора могла привести к недомоганию; да что там ссора -- достаточно было ему пройти мимо человека, обуреваемого вожделением, и он готов был кричать от боли, хотя нигде не болело. И в то же время болело везде, не только внутри его тела, но внутри
В небе прогудел самолёт. Где-то высоко, в верхушках осин пискнул дрозд. Лес понимал Кодрака, он любил это маленькое бескрылое двуногое, о, настолько бескрылое... Лес никогда не предаст нас, как мы предали его. И вся Земля, она никогда не предаст нас, как мы предали её.
Шум самолёта затих. Предвечерняя тишина окутала лес. Кодрак лёг на спину, закрыл глаза, не обращая внимания на холод и сырость, и замер.
*
Алёна выносила во двор подносы с иван-чаем для просушки:
-- Вы что-то хотели?
Участковый побарабанил пальцами по дверце УАЗика, глянул исподлобья:
-- Хотел кое-о-чём спросить. Тут в лесу вчера труп нашли, километрах в двадцати, молодого парня... Помер, может, неделю назад.
-- И? -- она подошла к участковому; встревоженный взгляд каре-зелёных глаз.
-- Может быть, вы обладаете какой-нибудь информацией? На вид от двадцати до тридцати пяти. Волосы каштановые, чёрная куртка. И ранец, оранжевый такой, с красными вставками, как у школьн-... э, с вами всё в порядке?
-- Д-да...
Она села прямо на поднос с иван-чаем, приложила ладони к вискам.
-- Вы знали его?
-- Похоже, да, знала... Недолго, впрочем. Или... что такое "знать"?.. Хм... Он пожил у нас дня три или четыре.
Она рассказала всё, что участковому было неинтересно, но что могло понадобиться для ведения дела.
-- Как он погиб? Его... убили? Я хотела...
-- Не знаю. По-моему, он просто лёг под деревом и, как говорят, "отдал богу душу".
-- Ёкалэмэнэ. Я даже не знаю, как сказать об этом Сэму... Семёну -- это мой муж.
-- Ладно, я поеду. Простите, если...
-- Не извиняйтесь. Не надо. Пожалуйста.
Он нахмурился, молча кивнул (идиотская работа) и уехал.
Ветер крепчал. Небо заволокло облаками. Она всё сидела. Пара слезинок скатились по щекам. Дальше -- больше. Успокоившись, занялась делом: подносы с чаем, обед, стирка....
Звякнул велосипедный звонок под окном. Сэм появился в дверях, сияющий, как... впрочем, улыбка сползла с лица, едва он увидел жену:
-- Что?
-- Семён, послушай, -- давно уже она его так не называла, -- заходил участковый, сказал, что...
Голос задрожал; как же, оказывается, непросто озвучивать определённые вещи.
Продираясь сквозь джунгли слов, она рассказала всё, что услышала.
-- Почему ты так уверена, что это был он?
-- Сэм, Пашутин мне фото показывал. Его куртка, его волосы, шузы. И этот ранец. Ему ведь столько лет, ещё в школу с ним ходила. А Пашутин, он знаешь, что сказал? Говорит, "похоже, парень просто богу душу отдал".
-- Пашутин? Такое сказал?
-- Ага. Этот кочеврыга...
Глаза её снова наполнились слезами. Он обнял её. Гладил по спине, по волосам и молчал. Что он мог сказать? Что вот только сегодня он виделся с Кодраком? Что стоя у платформы и глядя на подходящую электричку, он вдруг увидел в вагоне Кора. Тот тоже увидел Сэма, вскочил, раскрыл окно. Что нескольких секунд, пока стоял поезд, им хватило лишь на то, чтобы поздороваться, пожелать друг другу удачи, да попрощаться. Что поезд двинулся и укатил в даль светлую, а ветер донёс последние слова Кора: "Сэм, я так рад, что встретил тебя. Это просто подарок. Обними Алёну. Счастливо. Может, ещё и увидимся".
Он держал её за плечи и думал о том, что кто-то из них заблуждается, либо он, либо она, либо Пашутин. Но он молчал. Мир его задрожал и дал трещину. А в глубине трещины, на самом дне, под бурлящей магмой, под гумусом усталости, под скалой боли, в пещере, в кромешной тьме блеснула искра Надежды.
* * *