Раб Бури

За широким иллюминатором мерцали миллионы звёзд, разделённых сотнями, а то и тысячами световых лет. Лишь слабое световое гало отходило от поверхности дуги, излучаемое радиаторами. Грязно-коричневая линия родной галактики устремлялась от зенита в периферию, туда, где человеческий глаз бессилен что-либо увидеть. Где-то там, за линией Млечного Пути, другая галактика, Андромеда, скрытая пеленой пыли и расстояния, мчалась объединиться со своим соседом. Айсер задумался, доживёт ли человечество до того момента, равному нескольким десяткам галактических лет. Где-то впереди, между Булыжником и Стрельцом находился Закроф в двухстах шестидесяти световых годах. Свет от звезды, освещающей его, ещё не дошёл суда, в эту область космоса. Ограниченные скоростью света, там, Айсер и Луна всё ещё живут вместе, застывшие во времени. Мартиньяо цел, Пирра ещё не существуют. А ещё дальше, в сторону к положению солнечной системы, Айсер и Луна ещё не встретились. И не родились. Как бы Айсер хотел, чтобы закон причинности остался нерушим, веря, что в другом мире, лучшем, ничего ужасного не произошло. Он представил Луну, сидящую рядом с ним в этом вагоне, мчащемся сквозь пространство и время. Её голова лежит на его плече, а её длинные, тёмные, кучерявые волосы спадают вниз. Она кажется такой огорчённой, такой усталой. Будто её что-то очень сильно разочаровало. Айсер осторожно смотрит на неё, боясь спугнуть этот миг, спроектированный его воображением. Они вместе неподвижно смотрят на звёзды и ночное небо впереди, звёзды на котором неподвижно застыли. Луна подымает голову. Айсер поворачивается к ней, и их взгляды пересекаются. Он смотрит в её карие глаза, пытаясь понять, что же её так опечалило. Её мягкие, нежные губы, манящие к себе, что-то тихо шепчут ему, но он не может разобрать. Что-то о них, что-то о любви между ними, пытаясь объясниться. Слова, застывшие и безвозвратно потерянные во времени. Айсер закрыл глаза, пытаясь совладать с собой. Что-то очень острое кольнуло его в сердце, от чего на душе стало тяжело и грустно. Он знал, что он один в этом вагоне. Луны не было здесь. Здесь никого больше не было. И никто не поймёт его. Луна умерла. Безвозвратно. И он тоже. А теперь он здесь, гонимый местью вперёд. А что потом? Он выполнит свою миссию, разберётся с Пирра, закончит поставленную перед ним задачу Йеном, и потребует своё долгожданное вознаграждение — гражданство Землянина. Он удалит всю военную технику из тела, разорвёт контакт с Антитеррористической Организацией, переедет на Землю, где будет заниматься каким-нибудь мирным делом. Как они и хотели с Луной. Перед глазами рисовалось радостное будущее, где он посещает Мадрид и находит Луну. Они начнут всё заново, и больше ничто их не разлучит.

Конечно же, этому не бывать. Луна умерла безвозвратно. Тот человек, воскрешённый по оригинальному нейронному образу, не имеет ничего общего с той, другой, настоящей Луной, которую и любил Айсер. Она была единственной и неповторимой, как тот момент, который исчезает навечно, как только ты неосторожно моргнёшь или оглянешься. Они оба изменились в тот момент, когда полюбили друг друга. И такой индивидуальной, особой, его Луны никогда уже не появится на свете. Ту жизнь не вернуть, как и не вернуть Луну. А что же до самого Айсера? Настоящий Айсер умер в тот день, когда небо над их головами покрылось яркой вспышкой, а ударная волна разделила их. Кем бы не был Айсер, он не имеет ничего общего с тем добрым парнем, любимым и любящим. Йен прав — с тех пор утекло слишком много воды, прошло слишком много времени. Прошла вечность. Тот Айсер никогда бы не понял мотивации Айсера, продавшего душу вендетте, сделавшего реваншизм своей религией. Никогда бы не принял его сторону и не оправдал его поступков. Никогда бы не смог осознать его борьбу. И Айсер, то, чем он стал сейчас, уже никогда не будет так счастлив, как тот парень, оставшийся на Закрофе.

Осознание принесло покой Айсеру. Вселенная Клемента Айсера Гафнера коллапсировала и возродилась вновь. Из пекла и углей. Больше не требовалось обманывать себя. Человечность слишком дорогая цена для того, кто приносит разрушения. И если существуют люди, чудовища, готовые пойти на всё, чтобы разрушать и убивать, то должен быть кто-то, кто пойдёт на всё, станет сам чудовищем, чтобы их остановить. Айсер смотрел перед собой в пустоту вселенной, всматриваясь в бесконечность и необъятность. Он снял все ограничения с вооружения, переведя себя в режим «максимального подавления». Айсер, в ожидании прибытия, вдохнул воздух, в тот момент, когда на небосводе погасла одна из звёзд.

Сделанный из бумаги и ветра