Раб моего мужа

Элизабет понимала, сколько мужества потребовалось этой закостенелой старой деве, чтобы приписать себе подобное распутство. Такая самоотверженность должна быть вознаграждена! Выудив из шкатулки серебряные сережки с топазами, она протянула их служанке.

— Вот, возьми за труды.

Та всплеснула руками.

— Ах, ну что вы, мадам, не стоит!

— Возьми! — Элизабет втиснула серьги в ее ладонь.

* * *

В воскресенье после завтрака Элизабет обратилась к мужу:

— Джеймс, можно с тобой поговорить?

Тот нехотя оторвался от газеты.

— Чего тебе нужно?

— Мы сегодня поедем к Паркерам? Помнишь, они приглашали нас на обед?

Сидящая в кресле-качалке миссис Фаулер вздернула брови.

— Паркеры? Сынок, что у тебя с общего с этими паршивыми янки? — Она многозначительно зыркнула на Элизабет, явно подразумевая: «Разве не достаточно того, что ты женился на одной из них?»

— Они из Кентукки, ма, — отмахнулся Джеймс. — А будь они даже янки, дружба с адвокатом никому не повредит. — Он перевел взгляд на Элизабет и кивнул. — Хорошо, дорогая, мы их навестим.

— А давай поедем верхом! — Элизабет стиснула кофейную чашку. — Знаешь, в Трентоне я любила кататься на лошади, и мне хотелось бы и здесь иногда выезжать на прогулку.

— Пф! — фыркнула свекровь. — Вот пойдут дети, милочка, и у тебя не будет времени на всякую ерунду.

— Но у меня еще нет детей, — огрызнулась Элизабет, — так почему я должна сидеть в четырех стенах?

Миссис Фаулер откинулась на спинку кресла и бросила на сына страдальческий взгляд. Джеймс притворился, что ничего не заметил.

— Ладно. — Он поскреб щетинистый подбородок. — Велю оседлать тебе кобылу посмирней.

— Спасибо, — выдохнула Элизабет. Хоть она пока и не планировала бежать, но радовало уже то, что она вырвется из опостылевшего дома, где даже стены и потолки давят на плечи, не давая дышать.

Когда пришло время собираться в гости, Элизабет надела жемчужно-серую амазонку и украшенный серебристой вуалью цилиндр. Она спустилась на первый этаж, Джеймс подхватил ее под руку, и они вышли из дома.

У коновязи перебирали копытами две лошади — белая и вороная, а рядом стоял рослый негр. Его глаза скрывала тень от соломенной шляпы, а подбородок успел обрасти короткой черной бородой, но когда он поднял голову, Элизабет узнала Самсона. Выходит, он уже встал на ноги? Приятно видеть, что ее усилия были не напрасны.

— Все готово? — поинтересовался Джеймс.

— Да, сэр. Для мисс Элизабет я оседлал Снежинку. — Самсон погладил по шее белую кобылу.

— Хорошо. Помоги моей жене взобраться на лошадь.

— Как скажете, сэр.

Самсон поднял взгляд на Элизабет, и когда глаза их встретились, в памяти возникла истерзанная спина и ее пальцы, наносящие серебристую мазь. В этом не было ничего предосудительного, но щеки почему-то погорячели.

Она подошла к Снежинке. Самсон подал ей руку, и Элизабет невольно уставилась на нее. Желтовато-розовая ладонь резко отличалась от темно-коричневой тыльной стороны кисти. Это было так необычно! Роза и Сара прислуживали за столом в белых перчатках, поэтому до сих пор Элизабет не замечала двухцветности негритянских рук.

Поймав себя на том, что непозволительно долго таращится на протянутую ладонь, Элизабет оперлась на нее. Даже сквозь перчатку она уловила тепло сильных пальцев, и сердце забилось быстрей.

Она поставила ногу в стремя, а Самсон обхватил ее за талию и поднял, чтобы подсадить в дамское седло. Элизабет на миг очутилась в его объятиях, и ее будто захлестнуло жаркой волной. Что за чертовщина! Сколько раз слуги помогали ей взбираться на лошадь, но она никогда не испытывала подобных чувств.

Самсон снял поводья с коновязи и протянул ей. Элизабет приняла их, не поднимая головы из боязни, что муж заметит, как она покраснела.

— Спасибо, — пробормотала она.

— Постарайтесь не дергать поводья, мэм, — попросил Самсон. — У Снежинки очень нежный рот.

Тут Джеймс, который уже успел вскочить на своего жеребца, стегнул Самсона хлыстом.

— Поговори мне тут, черномазый! — сердито бросил он. — Тебе слова никто не давал.

— Простите, сэр. — Самсон покорно склонил голову, но Элизабет успела заметить, какой ненавистью сверкнули его глаза.

— Поехали! — Джеймс пришпорил коня, и они двинулись в путь…

Лошади скакали по проселку, вздымая копытами красную пыль. Вокруг простирались залитые солнцем хлопковые поля, а вдали, в мареве нагретого воздуха, зеленели холмы. В ослепительно-голубом небе не проплывало ни единого облачка, и дующий в лицо горячий ветер не приносил облегчения. Вдоль обочин росли деревья, но от палящего зноя не спасала даже тень от их раскидистых крон.

Элизабет почти пожалела, что поехала верхом. В коляске можно было бы поднять верх и обмахиваться веером, да и сидеть в ней куда удобнее, чем напряженно балансировать в дамском седле.

Она с завистью покосилась на мужа, прямо и расслаблено восседающего на коне. Ну почему она должна страдать из-за дурацких приличий! Рисковать сломать себе шею потому что леди, видите ли, не подобает раздвигать ноги. Да какая разница, раздвинуты ноги или нет, если под юбкой все равно ничего не видно!