Раб Петров

– Но когда же? – в отчаянии вскричал Андрюс. – И теперь-то, теперь как мне быть?

– Ступай домой, – велела Гинтаре. – Погаси огонь на рассвете и ступай, не заплутаешь. Ты сейчас думаешь, что хуже часа и быть не может… А семье твоей каково? Что с ними-то будет, коли ты вот так, без вести в лесу пропадёшь?

От её слов Андрюсу стало ещё хуже. И вправду, как он мог подумать бросить сестёр и родителей одних, заставить оплакивать его! Исхудалое лицо Ядвиги с красными пятнами на щеках вдруг встало перед его глазами – и он вскочил в ужасе. А если дядя вернулся, обнаружил, что он исчез, и со злости прогнал родителей и хворую сестру со двора?

Однажды он уже так пропадал в лесу всю ночь, а вернувшись, обнаружил пепелище на месте родного дома. Андрюс бросился бежать, неведомо как отыскивая дорогу среди деревьев. Его жгла тревога, стыд перед Гинтаре и страх, что и в этот раз можно не успеть…

На опушке леса под ноги ему ринулась чёрная тень, еле различимая в темноте. Глаза Тихона светились не хуже ведьмина изумруда.

– Нашёл-таки! – пробормотал Андрюс. – Вот бесстрашный! Ну спасибо, дай Бог, не раскаешься, что связался со мной.

Он подхватил друга, посадил на плечо. До рассвета ещё много времени, авось они успеют предотвратить… что? Об этом он боялся даже подумать.

10. Побег

В зимних предрассветных сумерках город казался замершим, улицы были пусты, лишь несколько окон светились слабыми огоньками. Андрюс шёл быстро, не оглядываясь по сторонам; и перстень с пальца не снял, прятать не стал. Если дядюшка сейчас дома, как бы не понадобилась единственная защита – словами-то его навряд ли образумишь…

В доме тоже было тихо; когда Андрюс приоткрыл дверь, то услышал, что кто-то еле слышно шарил там, в темноте и вздыхал.

– Матушка? – шёпотом произнёс он.

Мать замерла, затем всхлипнула.

– Сынок… Что же это, сынок? Что ты такое наделал? Где всю ночь пропадал? Что же, правда, это ты цирюльню дяди твоего спалил?

Андрюс застыл на месте. Он ожидал всякого, но только не обвинений в поджоге. Совсем что ли Кристиан ума от злости лишился?

– Вы бы не слушали вранья, матушка. Дядя меня ненавидит, завидует, к деду ревнует. Ну что же, я уйду – пусть только поклянётся, что вас не тронет, обижать не будет.

Мать уцепилась за него дрожащими пальцами.

– Так, милый, так… Если врёт Кристиан, то и слава Богу, я ему не верю. Но только он тут кричал, божился, что видел тебя, когда цирюльня на его глазах загорелась. Я чаю, он обознался? Там, может, разбойник какой побывал, а вовсе не ты?.. – в её голосе звенела безумная надежда.

Андрюс прижался лицом к худым, слабым материнским рукам; в темноте он не видел её глаз – вот и хорошо…

– Я там не был, матушка, и цирюльни не поджигал – на кресте поклянусь!

– Слава Богу, слава Богу, – сквозь слёзы говорила мать. – Мы с твоими сёстрами верить не хотели, даже дед говорил, мол, пусть малый сам за себя скажет: где был, что делал – а ты пропал… Кристиан и сказал, что раз сбежал – значит, точно ты жёг…

– Вот я сам с ним поговорю, – голос Андрюса гневно дрогнул. У него после разговора с Гинтаре отчего-то исчез страх перед дядиными кознями – все эти дрязги стали казаться мелкими и суетными. – Поговорю, чтобы он вам более никаких мерзостей не плёл. А там и уйду, буду работать, деньгами вам помогать, чтобы жили спокойно…

– Так, хорошо, сыночек. Ты скажи ему, коли хочешь, что не виноват, а после все уйдём.

– Как так – все? – испугался Андрюс. – Вы-то здесь причём?

– А как Кристиан обвинил тебя в поджоге-то… Он нас всех собрал, сказал, что ты, мол, вор да поджигатель – а как ты домой вечером не пришёл, так надо тебя на розыск, а потом, когда найдут – в Разбойный приказ. И собрался идти заявлять. А Ядвига…

Андрюс помертвел. Ядвига в этом случае могла сделать только одно.

– Эх дочка моя старшая, головушка горячая, – мать тихо зарыдала. – Она защищать тебя стала, сказала: ты ни в жизнь ничего чужого не возьмёшь, поджигать ни за что не будешь. Мол, он, Кристиан, сам вор, пакостник – тебе завидует, из дому выживает, перед дедом позорит! Кристиан ей молчать велел, а она своё… Так побранились, что она его по морде бесстыжей, прости Господи… Он и приказал нам всем убираться из его дома сей же час! Да ещё сам её ударил, чтоб его руки проклятые отсохли! Отец твой с ним едва драться не полез, мы с Иевой насилу удержали…

– Да я сам прибью его! – Андрюс мрачно подумал, что и магия перстня, пожалуй, не понадобится. Да будь Кристиан хоть двадцать раз родич и дядя – никто не смеет поднимать руку на его сестёр!

– Нет, милый, нет, ради Христа! Не надо, не дай Бог, он озлится ещё больше, стражников кликнет, тебя и вправду сведут куда! Доказывай им потом… – мать готова была упасть на колени.

Андрюс глубоко вздохнул. Наверное, матушка права, жизни в этом доме для них больше нет – и не стоило подвергать себя излишней опасности, пугать родных ещё больше. И хотя руки у него так и чесались, он поклялся матушке, что дядю бить не станет.