Раб Петров

– Батюшка, чай, меня как Катарину нашу призывать будет, да спрашивать – где она, где Ядвига? – вдруг, точно про себя проговорила сестра и закашлялась. – Ты прости, братец, это я так…

Андрюс в испуге вскинул глаза на родителей – не слышали ли они последних слов старшей дочери?

– Что ты! – воскликнул он и даже заставил себя улыбнуться. – Что ты, сестрёнка! Зачем же так говорить, да ты ещё до ста лет проживёшь! Отдохнёшь от работы, а там и вовсе выздоровеешь!

Ядвига лишь протянула руку и ласково коснулась его щеки.

– Ты прости, братец, – повторила она.

* * *

У православных шёл Великий пост. В деревушках, где семья Андрюса останавливалась на ночлег, звонили колокола: к заутреням, вечерням, обедням. Днями снег понемногу становился рыхлым, но по ночам морозы ещё держались. Андрюс с некоторой робостью разглядывал убогие, топившиеся по-чёрному крестьянские избы, с крошечными слюдяными окошками, дворы, обнесённые покосившимися, поваленными ветром плетнями, старые, продуваемые сараи. Люди, что встречались им были убого одеты, хмуры, неразговорчивы – не то им казалась странной речь Андрюса, который говорил по-русски с заметным акцентом, не то сам народ по природе своей был тяжёл и нерадостен.

Изредка натыкались на боярские подводы – вот там уж были богатые сани, холёные лошади, челядь, одетая в добрые кафтаны и сапоги. А на самом боярине и вовсе: меха, парча, драгоценные камни; боярин был тучен, важен, грозен; прочие захудалые повозки и сани почтительно уступали дорогу блестящему поезду.

Андрюс дорогою жадно расспрашивал всех, кто желал ему отвечать: что делается на свете, каков этот таинственный русский царь, о котором чаще рассказывали странное. Слышал он с удивлением, что царь тот праздной благородной жизни не признаёт. Иноземцев, кто умел да к работе охоч, вовсю привечает; да и сам готов собственными ручками работать: и плотничье-то дело знает, и на верфи, где лодки да корабли строят, хребет ломать горазд, а ещё всякой морской наукой весьма интересуется, на судах ходит простым матросом… Много разных удивительных слухов было по пути про царя да его приближённых, да о новой жизни, которая в России заместо старой теперь будет. Многим, многим встречным такая жизнь была не по вкусу, иным же – и вовсе ненавистна.

Андрюс же с дрожью вслушивался в рассказы о царе Петере, Петре Алексеевиче, так было правильней; сердце его, опустошённое пережитым, начинало трепетать, точно у влюблённого юнца – так этот странный правитель ему в рассказах нравился. Царь-плотник? Царь-шкипер? Ремесленников да мастеров любит? Андрюс сам уже готов был до гроба любить его, ещё не видя и не зная. Вот он, человек, которому не важны деньги да фамилии, да предков разные заслуги! Преданность, умение ценит Пётр! Адндрюс закрывал глаза и мечтал – мечтал послужить именно такому царю, найти, наконец, своё место в жизни. Без зависти, ненависти, страха окружающих, без обмана и предательства… Не надо ему ни большого жалованья, ни почестей, ни славы – только бы семья жила в спокойствии и сытости, горя не знала. А он, Андрюс станет наконец работать честно, без обмана; авось и пользу принесёт этому великому – как ему уже заранее представлялось – государю.

* * *

Андрей Иванович Вортеп-Бар грустно улыбнулся, вспоминая свои тогдашние отроческие мечты. Хотя, в одном он не ошибся – тот государь, в будущем его единственный повелитель и вправду был человеком необыкновенным. И верил он неукоснительно, что судьба сведёт их рано или поздно; но вот то, что служба ему будет спокойной и радостно-безмятежной, в этом он, наивный юноша, ох как ошибался.

Короткая белая ночь ушла, точно и не было; над Невою вставало солнце.

– Ну вот, скоро и с нашими юными друзьями снова увидимся, – сказал он Тихону, привычно почёсывая его за ухом. – Рад небось?

Тихон громко урчал и легонько покалывал руку хозяина острыми, твёрдыми как сталь когтями… За беззаботным тоном Андрея Ивановича он угадывал тоску и не притупившуюся с годами душевную муку – от того, что горше смерти было вспоминать, но и забыть за столько лет всё равно не получалось.

11. В дороге

Андрюс знал, что стольный город Москва, куда так стремился Никита и где, по сути, должен жить и править царь Пётр, находится теперь не так уж и далеко. Но вскоре он выяснил, что государь столицу и жильё во дворцах очень уж не жалует, всё ездит туда-сюда; а чтобы его царскому величеству полезным быть, для того в Москве жить совсем и не надобно, скорее, напротив.

Андрюс для себя решил, что встречу с царём, которая светлой грёзой угнездилась в его сердце, пока надо бы отложить. Нужно сперва довезти семью до Пскова, устроить отца и мать, дать отдохнуть Ядвиге. Хорошо бы и Иеву пристроить – та как раз в возраст входила.

Сам он возьмётся за любую, связанную со столярством да плотничеством работу; перебирать не будет, что дадут, то и ладно – лишь бы деньги платили да уменья позволили набраться. Он в который раз с теплотой припомнил деда: благодаря его прощальному подарку у них появилась возможность хотя и скромно, но всё-таки продержаться первое время.