Раб Петров

Андрюс расширенными глазами уставился на стрельцова сына.

– Ох ты, Господи! – только и выговорил он. – Да как же так… Как же ты теперь?!

Мальчик шмыгнул носом, однако глаза его были сухи, поблёскивали жёстко.

– Я когда с ними, стрельцами, в приказной темнице сидел – цепь снял, исхитрился, руки-то тонкие, – он покрутил посиневшими, ободранными запястьями. – А потом, как один стражник пошёл нужду малую справить, брат старший и говорит: беги, мол, Ивашка, мы стражника отвлечём. И затеяли они драку, понарошку – якобы доносчика промеж себя заприметили. Стражник вбежал, закричал-застучал на них, я и выскользнул незаметно; вижу – второй у крыльца стоит. Я – в сугроб, он прошёл мимо – не заметил, побежал узнавать, что там в избе за шум. Ну, я и дал дёру. А на следующее утро, слышал, батьку и братьев моих на розыск, на пытки повели, – Ивашка сжал губы.

– А за что их так? – спросил Андрюс. – Что они натворили?

– Ты не знаешь, что ли? А, ты ж навроде издалека… Ну, взбунтовались они против царя Петра – что жизнь у них хуже собачьей. Их после азовского похода в Москву не вернули, в тмутаракань загнали; а они и царя-то этого не хотели, а хотели правительницей царевну Софью. Вот и побили их царские войска. А кто выжил, те мёртвым позавидовали: их величество сами пытали да допрашивали, да так, что иноземные послы, говорят, кто видел – аж чувств лишались. Всю зиму пытали да казнили; да ещё Пётр велел развесить их на городской стене, чтоб кому прочему бунтовать неповадно было.

У Андрюса зубы заклацали мелкой дробью.

– Как так – Пётр? Царь? Да разве ж он мог?

– А то кто же? – усмехнулся Ивашка. – Государь собственными глазоньками пытки да допросы лицезрели, самолично приказы вешать отдавали.

Анрюс внимательно вглядывался в лицо этого прошедшего огонь и воду мальчишки. Он и верил ему, и не верил. Как же так? Царь Пётр пытал и казнил? Тот самый весёлый, умный и добрый правитель, которого он намечтал себе и которого уже преданно любил? На миг Андрюс почувствовал что-то вроде ненависти к Ивашке, стрельцову сыну.

Однако тот сидел, съёжившись на лавке и шмыгал носом, одинокий, жалкий в своей непреклонности. У него, Андрюса, хотя бы есть семья; его родителей никто не пытал и не мучил. А вот у Ивашки… Он передёрнулся от ужаса.

– Ты куда же теперь?

– На Онежское озеро, к раскольникам. Если дойду, – без колебаний ответил Ивашка.

* * *

Стали ложиться спать; Андрюс таки уговорил Ивашку взять немного денег, чтобы переночевать в тепле, купить хоть какой-нибудь еды в дорогу. Он не представлял, где находится это самое Онежское озеро, но раз Ивашка сомневался, что дойдёт… Вероятно, путь туда был далёк и труден. Андрюс предложил стрельцову сыну остаться с ними, доехать до Пскова, обещал никому его не выдавать, а тот лишь улыбался.

– Утро вечера мудренее, поговорим ещё, – сказал Ивашка. – Я тут, на лавке лягу, а ты иди к родителям, не бойся за меня. Спасибо тебе, век не забуду.

Утром, едва рассвело, и в маленьких заиндевелых окошках проглянули первые робкие, но уже напоминающие о весне лучи, Андрюс сбежал по крутой лесенке вниз, в общую комнату. Там храпели на лавках, на поленнице в углу, а кто и под столом, но Ивашки не было. Ушёл стрельцов сын. Ушёл, отчаянный, пока все спали.

* * *

Повсюду звонили колокола: громко, переливчато, настойчиво-ликующе. Звонили подолгу, не умолкая; прохожие останавливались послушать перезвон, снимали шапки, крестились. Православные праздновали Светлую Пасху, а на реках Великой и Пскове как раз тронулся, пошёл трещать и ломаться лёд; вот-вот уже скоро спустят на воду лодки и ладьи с белыми парусами и высокими, крашенными бортами.

В воздухе чувствовалась весна; за работой Андрюс частенько вспоминал минувшую зиму и, украдкой – свою встречу с Гинтаре в заснеженном лесу. Никто об этом не знал, только Тихон.

– Она, пане Гинтаре, сама ко мне пришла, понимаешь? – делился с другом Андрюс. – Тогда, зимой! Если бы не она – замёрз бы я, сгинул в лесу.

Тихон щурил глаза, беспокойно поводил усами. Целые ночи он теперь где-то пропадал. Не то чтобы Андрюс беспокоился о нём, но всё-таки…

– Как думаешь, мы с ней ещё свидимся? – спрашивал Андрюс Тихона – тот всегда понимал, кого хозяин имеет в виду. – Ты, если увидишь её где – предупреди меня, тотчас же.

Но сам он вовсе не был уверен, что пане Гинтаре захочет вновь его увидеть. После того, как Андрюс показал себя таким слабым и ничтожным тогда, у костра, им же зажжённого – вероятно, она не считает, что с него получится какой-нибудь толк. Если всерьёз подумать, то и Бог бы с ней, но сердце Андрюса отчего-то щемило при мысли, что они не встретятся больше.

* * *

Они поселились неподалёку от Запсковского большого моста, у Рыбницкой башни. Из окон видно было, как спускались к реке низкие, деревянные рыбные ряды. Наняли горницу с примыкавшим сенником – для родителей – у пожилой вдовы хозяина лодки, рыбного торговца.