Раб сердец

Наместник Большерунья Пьюн Громоздила не признал «вольностей» вастаков и потребовал от них покорности. Они в ответ в неприличных выражениях посоветовали ему заниматься привычным делом, то есть хлестать до беспамятства брагу, а в дела гордых горцев не лезть. Внезапно оскорбившемуся Пьюну, что называется вожжа под хвост попала. Он отправил в «вольную державу Ышх-Эрэн-Ы-Ромэниль» наспех сколоченные отряды. Взвихрилась кровавая круговерть, прозванная в народе «вастакским побоищем». Горцы легко и дёшево подкупали продажных пьюновых воевод, те заводили дружинников-новобранцев в вастакские ловушки и засады. Дикари поголовно уничтожали большерунцев, украшая кухни своих халуп отрезанными и высушенными рунскими головами. Позорное кровопролитие длилось десять лет и закончилось постыдным «мирным соглашением». Окончательно подкошенный белой горячкой Громоздила провозгласил своим преемником никому дотоле неизвестного Зуда Крысеня. Тот договорился с предводителями вастакских шаек о том, что «вольная держава Ышх-Эрэн-Ы-Ромэниль» на словах признает верховенство большерунского наместника (то есть самого Зуда Крысеня) и будет считать себя составной частью Большерунийского Народоправия. Взамен вастакам разрешалось беспрепятственно передвигаться по всему Большерунью, селясь где угодно и безнаказанно творя разбои и насилия. Рунцам же торжественно объявили, что на вастакских окраинах, благодаря государственной мудрости и дальновидности Крысеня воцарились мир и законопослушие. Каждый трудящийся рунец был обложен дополнительной податью на восстановление разрушенного во время горской войны главного стойбища вастаков, известного под многозначительным названием Страшное.

— Так это, что же, выходит наши родители еще вастакам их логова отстраивают, за то, что те их безнаказанно режут? — возмутился Лапчик.

Бран молча кивнул.

— А это правда, что среди них скотоложество — обычное дело? — спросил Лет. — А перед свадьбой — даже обязательное?

— Да. — сказал Бран.

— Брр, гадость какая! — передёрнуло Веснушку.

— Говорят ещё, — не унимался Лет, — будто они человечину жрут похлеще чертей.

Бран кивнул вторично: — Всё гораздо хуже. Видишь ли, черти это делали во время войны по очевидной будничной причине — голод. Вражеские воины-люди становились для них чем-то вроде походного продовольствия. Жутковато, конечно, однако, по крайней мере, объяснимо. Особенно, если учесть, что черти — всё-таки существа иные, нелюдь. Вот, волки, к примеру, могут так же охотиться на нас… Но вастаки-то себя считают людьми! И ещё одно: пожирание человеческой плоти для горского дикарья — даже не питание, а наслаждение. Подозреваю, что они где-то внутри чувствуют некую неполноценность по сравнению с соседними народами и таким образом самоутверждаются хотя бы в собственных глазах? Кажутся себе сильнее, что ли.

— Фу! — Веснушка спрятала лицо в ладонях.

— А вы не боитесь, учитель? — внезапно спросила Мста, дочь учительницы Вечи, та самая «спиногрызка». Бран, конечно, виду не подавал, что эта крепкая, рослая, обстоятельная и очень смышлёная девочка была его любимицей. Но специально для неё подбирал самые сложные задания, давал прочесть научные книги, напечатанные ещё при Чёрной Власти и спасённые им, когда началось «очищение» книгохранилищ и читалень от «подстрекательских писаний».

— Кого? — удивился Бран.

— Ну как же… Мама говорит, что главное при теперешнем народоправии — держать язык за зубами, а то потеряешь и одно и другое. По-моему, народ зря поговорок не придумывает. Приняли же зимой закон о вырывании языка раскалёнными щипцами за отрицание зверств Чёрного Властелина и за разжигание розни между братскими народами Большерунья. А вы тут такое рассказываете!

— Лгу?

— Да кто ж это говорит?! — бурно возмутилась Мста. — Просто у учебнике — совсем другое…

— Значит там наврано. — подытожил Лапчик, всё-таки умудрившись макнуть в чернильницу кончик Веснушкиной косы.

— Не сказал бы. — задумчиво возразил Бран. — Вот, взгляните-ка на кусочек мела: он белый, или хрупкий?

— Почему «или»? — возразила Мста. — «И».

— Вот именно. В учебнике написано, что белый. А от меня вы узнали, что хрупкий.

— Понятно. — задумчиво протянула Мста.

Лет криво ухмыльнулся.

— На сегодня всё. — сказал Бран. — По домам, добры молодцы и красны девицы!

3.

О своей прошлой жизни учитель прошлознания и наставник шестого уровня поползаевского обучалища № 6 практически ничего не рассказывал. Обычно редкие и короткие воспоминания начинались так: «Это случилось, когда у меня был собственный дом»… Теперь же он проживал в небольшой съёмной комнате старой кирпичной «многосемейки» по 2-й Тараканьей улице № 13.