Раб своей жажды

Я счел за наилучшее предоставить вам право распоряжаться ими. Помимо того, что вы обладаете даром романиста, вы сами пережили некоторые из описанных событий и знакомы с повествованием. Однако эпизод, который удивит вас, подробно изложен в письме, полученном, мною пару лет назад. В нем раскрыты многие тайны, волновавшие нас в свое время и остававшиеся без ответа даже после той ужасной ночи на Хайгейт-Хилл. Прилагаю это письмо к своему.

Удачи вам, Стокер. Да благословит вас ваш Бог.

Ваш старый боевой товарищ

Хури Джьоти Навалкар

Письмо доктора Джона Элиота профессору Хури Джьоти Навалкару

Август, 1895 г.

Хури!

Интересно, удивитесь ли вы тому, что держите в руках это письмо? Прошло много времени с той ночи, когда мы в последний раз виделись с вами на Хайгейт-Хилл. Думаю, вы могли забыть меня. Но сомневаюсь в этом, так же, как и сомневаюсь, что вы удивитесь, читая данное письмо, ибо я обещал вам все эти годы, что когда-нибудь расскажу вам все. Мне хочется считать себя человеком слова.

Поехать в Ротерхит меня побудила шкатулка. Я не намеревался вступатъ в противоборство, не намеревался и пренебрегать вашим советом. Вы были, конечно же, правы, Хури. Мне не следовало туда ездить, глупость, а не храбрость влекла меня туда. И все же, повторяю, была и шкатулка, оставить которую без внимания я не смог.

Она ожидала меня на конторке в ночь смерти Весткота, была сделана из грубого дерева и выкрашена в красный цвет. С одной стороны были нанесены китайские иероглифы. Очевидно, когда-то ее использовали для перевозки опиума. Дрожащими руками я приподнял крышку. Внутри не было ничего, кроме куска картона. Почерк я узнал сразу - и пурпурный цвет, как на карточке, которую посылали Джорджу. Беглый осмотр показал, что надпись сделана смесью воды и крови. Почерк, как и ранее, был женский, но на сей раз это скрыть не пытались, ибо почерк был элегантный и совсем не неряшливый. Красота его словно пришла из другого века. Текст записки вы тоже можете сразу узнать:

"Сколь часто вам говорено, что когда вы исключите невозможное, то оставшееся, как бы неправдоподобно оно ни выглядело, будет правдой?"

Литература приписывает это высказывание Шерлоку Холмсу, но на самом деле это максима доктора Джозефа Белла, преподавателя как Конан Дойла, так и моего, о чем я часто говорил Сюзетте. Она же, в свою очередь, ответила мне, озвучивая мой нарастающий страх:

"А что, если невозможное является правдой?"

Держа в руках эту карточку, сидя один в комнате, я точно знал, что послание писала она. Я ясно увидел и вдруг понял всю паутину зла, сплетенную вокруг меня за долгие прошедшие месяцы, паутину, в центре которой, как паук, затаилась тьма и прядет, бесконечно прядет, чувствуя каждое мое дергающееся движение, опутывая и затягивая меня. И сейчас я чувствовал, что тьма очень близка. Как я мог избежать ее? Бежать было некуда. Я должен был встретить ее лицом к лицу и закончить игру.

Я выехал той же ночью. Взял с собой револьвер и луковицу киргизского серебра, уложив их в нагрудную сумку, скрытую под рубашкой. Думал, что сразу найду склад Лайлы, но, несмотря на поиски, не смог найти даже улиц, ведущих к нему. Измученный, вернулся на главную улицу и оттуда прошел на Колдлэйр-лейн. Лавка Полидори, как и раньше, была заколочена досками. Я постучал в дверь. Никакого ответа. Попытался взломать дверь, но замок был слишком крепок. Отступив на несколько шагов, я стал пристально всматриваться в окна верхнего этажа, но оттуда не пробивалось ни отблесков света, ни даже тусклых вспышек трубок с опиумом. Как и при предыдущем посещении, весь дом казался совершенно заброшенным. Разочарованный, я повернулся и зашагал прочь от лавки, но, инстинктивно оглянувшись, вдруг заметил на секунду чье-то лицо. Лицо это прижалось к стеклу и дико глядело на улицу с верхнего этажа. Хотя оно сразу же исчезло, я успел его узнать. Лицо в окне принадлежало Мэри Кэлли.