Раб своей жажды

- Мне очень жаль, - пробормотал он, и. Боже мой, он действительно скорбел. Элиот подошел к госпоже Пакстон, взял ее руки в свои и сжал их. Я ничего не мог сделать...

Он попросил Пакстона не входить в комнату, но Пампер настоял:

- Он же мой сын... был... моим сыном!

Мы вошли вместе. Вся комната была забрызгана кровью.

Тимоти лежал распростершись на кровати и походил на анатомический муляж, ибо грудь его была вскрыта, а сердце вынуто.

Пампер, казалось, не мог оторвать глаз от трупа сына.

- Неужели это было необходимо? - спросил он наконец

Профессор Джьоти, стоявший в дальнем углу комнаты, слегка качнул головой.

- К сожалению! - прошептал он.

Пампер кивнул, пристально вглядываясь в лицо Тимоти, которое абсолютно лишилось юных мальчишеских черт - перекошенное, побелевшее, заострившееся в жестокости.

- Не позволяйте моей жене заходить сюда, - сказал Пампер, повернулся и вышел из комнаты, возвращаясь к госпоже Пакстон.

Тело он приказал отвезти в морг. Вот так и закончилось наше приключение в Каликшутре.

На следующий день пришли приказы для меня. Возвращаясь назад, на равнины, я постарался выбросить из головы ужасы прошлого месяца. Впереди ждал мой полк, и вскоре у меня не осталось времени обращаться к прошлому. Новые приключения ждали меня, новые задания.

Письмо д-ра Джона Элиота профессору Хури Джьоти Навалкару

Симла

1 июля 1887 г.

Хури!

Что мы наделали? Что я наделал? Я - врач. Хранитель человеческой жизни. А вы убедили меня стать убийцей.

Да, я возвращаюсь в Англию. Эти ваши разговоры о вампирах, жестоких демонах и кровожадных богах... Как мог я вас послушать! "Все это существует", - говорили вы. "Нет! И еще раз нет!" - отвечаю я.

В Индии, может быть, верят в такое, но я, как вы часто напоминали мне, я - не индус. Так что я вернусь, как, без сомнения, должны вернуться все мы, британцы, в свой мир, где смогу быть уверен в том, что есть и чего нет. Где смогу заниматься практикой, как мне велит совесть. И где искуплю свою ошибку, где буду спасать, а не уничтожать человеческие жизни.

Выезжаю в Бомбей завтра. Билет на пароход до Лондона уже заказан. Сомневаюсь, что мы когда-либо еще встретимся.

Жаль, Хури, так расставаться.

За сим и остаюсь, ваш невольный друг

Джек

ЧТО МЫ НАТВОРИЛИ?

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Письмо д-ра Джона Элиота профессору Хури Джьоти Навалкару

Лондон, Уайтчепель, Хенбери-стрит,

"Подворье Хирурга"

5 января 1888 г.

Мой любезный Хури!

Как видите, я теперь прочно обосновался в Лондоне. Думаю, что вы запомните адрес и, несмотря на то, как мы расстались, воспользуетесь им, написав мне. Сейчас, у меня мало возможностей участвовать в спорах, которыми мы увлекались раньше. Я никогда не был особо уживчивым человеком и все же иногда чувствую себя более одиноким в этом могучем шестимиллионном городе, чем когда-то среди Гималайских вершин. Из моих самых старинных друзей одного, Артура Рутвена, нет в живых - он, по-видимому, пал жертвой жестокого и бессмысленного убийства. Трагическая потеря! Мне его очень не хватает, ибо это был великолепный человек. Другой мой друг, сэр Джордж Моуберли, -. вы, может быть, читали о нем в газетах, ибо он сейчас министр в правительстве, - практически забыл меня, так что я лишился его, как и бедняги Рутвена. Я оплакиваю их обоих.

Хотя не могу сожалеть о своей изоляции. Вообще-то в моем распоряжении мало времени. Число моих пациентов все время растет, так что работой я загружен с головой. Мой кабинет расположен в самом отверженном районе этого великого города отверженных. Нет ни одного вида пороков или ужасов, которые бы не порождали здешние улицы, поэтому в течение целого месяца я. ничего не чувствовал кроме гнева и отчаяния. В моей поездке за границу мною двигала гордыня - почему я решил, что мне надо ехать на Восток, чтобы облегчить бремя человеческих страданий, когда здесь, в богатейшем городе мира, царит столь ужасное отчаяние?

Вам я могу признаться в своих чувствах к этому городу. С другими, однако, да и самим собой, я холоден, как лед. Иначе и быть не может. Ибо как еще я смогу пережить все, что вижу вокруг? Человек в подвале умирает от оспы, его жена на девятом месяце беременности, их дети ползают голые в грязи. Маленькую девочку, которая две недели как умерла, находят под кучей ее живых братьев и сестер. Вдова, больная скарлатиной, продолжает торговать своим телом в крохотной комнатушке на чердаке, в то время как ее дети мерзнут на пронизывающем ветру внизу, на улице. Даже в трущобах Бомбея мне не доводилось видеть подобного. Эмоции в таких условиях - пламя свечи на сильном ветру, и даже гнев я едва ли могу себе позволить. Но, к счастью, я по природе своей, как вы помните, существо бесстрастное. Силы логики и рассудка, на которые я опираюсь сейчас в Уайтчепеле, всегда были преобладающими чертами моего склада ума. Несмотря на все ваши усилия, Хури, меня так и не тронули восточные учения. Вы, может быть, думаете, что все мои годы, проведенные в Индии, пропали зря. Но ничего не могу поделать с тем, каков я есть. Для меня никогда не будет иной реальности, чем та, которую я наблюдаю и о которой иногда делаю выводы.