Читаем Раба любви и другие киносценарии полностью

— Ты слишком уж торопишься присоединить Омара Хайяма к святым. Вспомни его оскорбительные богохульные стихи, — сказал Тимур.

— О милостивый эмир! Омар Хайям сам ответил на все упреки, адресуя свои слова всемогущему:

Жизнь, как роспись стенная, тобой создана,Но картина нелепостей странных полна.Не могу я быть лучше, ты сам в своем тиглеСплав мой создал, тобою мне форма дана.

— Да, великий эмир, как Омар жил, так он и умер. Посмотрите, великий эмир, даже если вы никогда не были здесь, то узнаете это место. Сюда налево, вот садовая стена, из-за которой виднеются ветви грушевых и абрикосовых деревьев. Однажды в веселой беседе с друзьями Хайям сказал: «Моя могила будет расположена в таком месте, где каждую весну северный ветер будет осыпать надо мной цветы».

— Ты говоришь так, точно сам еще вчера беседовал с Омаром Хайямом, — сказал Тимур. — А ведь он мертв уже два столетия!

— Да, прошло уже два столетия, как этот великий человек скрыл свое лицо под покровом праха и оставил этот мир осиротевшим, но у меня такое чувство, будто я имел счастье знать его, наслаждаться мудростью его слов и слушать музыку его речи. Смотрите, великий эмир, вы узнаете могилу Хайяма?

— Узнаю, — говорит тихо Тимур. — Та, что скрыта совершенно под цветом деревьев?

— Я всегда не могу сдерживать слезы здесь. Простите меня, великий эмир. — сказал проводник и заплакал. — Простите меня!

Тимур стоял молча.

— Вспомним стихи Хайяма, — сказал он. — Не стоит плакать.

Не рыдай, ибо нам не дано выбирать,Плачь, не плачь, а придется и нам умирать.Глиной ставшие мудрые головы нашиЗавтра будет ногами гончар попирать.

— Я счастлив, — говорил, плача, проводник. — У меня на глазах великий царь поклонился великому поэту. Я бывал на могилах многих святых, посещал много святых мест, но никогда не испытывал такого счастья.

— Как же ты странствуешь с хромой ногой? — спросил Тимур.

— Но ведь и великий завоеватель мира имеет тот же недостаток, — сказал проводник.

— Ты мне нравишься, — сказал Тимур. — Мне нужны ученые люди, любящие поэзию. Хочешь быть смотрителем библиотеки в Самарканде? Я хочу построить большие библиотеки в Самарканде и Бухаре, больше, чем в Александрии.

— Видеть восхитительный Самарканд и знаменитую Бухару, по святой почве которых сладостно бы ходить головой, а не ногами, всегда было моим искренним желанием.

— Как тебя зовут?

— Ходжи Амандурды.

— Поедешь со мной?

— Я счастлив, — сказал Амандурды, — и обеспокоен лишь тем, что не слишком ли я утомил своей болтовней ваше сердце?


Самарканд. Улицы. Утро.

Город, утопающий в садах. Шумные базары. Толпы молящихся в мечетях.

Глашатай в сопровождении барабанщиков ездит по улицам и площадям, объявляя:

— Слава тому, кто изменяет, но сам не изменяется! Слава великому эмиру Тимуру, изменяющему мир во имя веры! Жители благородного Самарканда! Великий эмир Тимур, окончив свой победоносный поход, возвращается в Самарканд!

Тимур въезжает в сопровождении свиты и встреченный толпой.

Перед дворцом обнимает жен, детей, внуков. Обнимая Тимура, Каньё шепнула:

— Я ждала тебя, господин мой, как лотос ждет теплого дождя.

— Ты похудела, — шепнул ей Тимур, — и стала похожа на тень цветка. Это меня огорчает.

— Когда можно прийти на прием к эмиру? — спросил визиря один из послов. — У меня личное послание испанского короля. Эмир должен принять меня в первую очередь.

— В первую очередь великий эмир, возвращаясь из похода, по традиции посещает гробницу святого хазрета Шах Саида, — сказал визирь, — того, кто ввел в Самарканде вместо язычества ислам.


Самарканд. Гробница. Утро.

Гробница святого располагается на горе, и к ней ведут широкие мраморные ступени. Процессия двигалась медленно, потому что идущий впереди Тимур хромал, с трудом преодолевая крутые ступени, опираясь на плечи телохранителя.

Вступили в узкий коридор, переходя из комнаты и комнату. И в каждой новой комнате все должны были класть по два поклона.

— Когда конец? — шепнул испанский посол своему переводчику. — У меня уже болят колени.

Переводчик приложил палец к губам.

Наконец вошли в комнату, где стояли три ветхих знамени, панцирь, старый меч и Коран.

— Это вещи святого, — шепнул проводник.

Тимур первым, за ним остальные приложились к этим вещам.

— Я сомневаюсь в их подлинности, — шепнул посол проводнику.

Тот опять приложил палец к губам.

У могилы святого Тимур долго молился. И все должны были с благоговением повторять слова молитвы.


Самарканд. Медресе. Утро.

Ученики и учитель отвесили Тимуру и Каньё глубокий поклон.

— А где хазрет Убайдулла? — спросил Тимур.

— Великий эмир, — сказал учитель, — незадолго до вашего возвращения хазрет объявил себя больным.

— Что ж, подождем, пока он выздоровеет, — сказал Тимур, усаживаясь на почетное место.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека кинодраматурга

Похожие книги

Забытые пьесы 1920-1930-х годов
Забытые пьесы 1920-1930-х годов

Сборник продолжает проект, начатый монографией В. Гудковой «Рождение советских сюжетов: типология отечественной драмы 1920–1930-х годов» (НЛО, 2008). Избраны драматические тексты, тематический и проблемный репертуар которых, с точки зрения составителя, наиболее репрезентативен для представления об историко-культурной и художественной ситуации упомянутого десятилетия. В пьесах запечатлены сломы ценностных ориентиров российского общества, приводящие к небывалым прежде коллизиям, новым сюжетам и новым героям. Часть пьес печатается впервые, часть пьес, изданных в 1920-е годы малым тиражом, републикуется. Сборник предваряет вступительная статья, рисующая положение дел в отечественной драматургии 1920–1930-х годов. Книга снабжена историко-реальным комментарием, а также содержит информацию об истории создания пьес, их редакциях и вариантах, первых театральных постановках и отзывах критиков, сведения о биографиях авторов.

Александр Данилович Поповский , Александр Иванович Завалишин , Василий Васильевич Шкваркин , Виолетта Владимировна Гудкова , Татьяна Александровна Майская

Драматургия
Убить змееныша
Убить змееныша

«Русские не римляне, им хлеба и зрелищ много не нужно. Зато нужна великая цель, и мы ее дадим. А где цель, там и цепь… Если же всякий начнет печься о собственном счастье, то, что от России останется?» Пьеса «Убить Змееныша» закрывает тему XVII века в проекте Бориса Акунина «История Российского государства» и заставляет задуматься о развилках российской истории, о том, что все и всегда могло получиться иначе. Пьеса стала частью нового спектакля-триптиха РАМТ «Последние дни» в постановке Алексея Бородина, где сходятся не только герои, но и авторы, разминувшиеся в веках: Александр Пушкин рассказывает историю «Медного всадника» и сам попадает в поле зрения Михаила Булгакова. А из XXI столетия Борис Акунин наблюдает за юным царевичем Петром: «…И ничего не будет. Ничего, о чем мечтали… Ни флота. Ни побед. Ни окна в Европу. Ни правильной столицы на морском берегу. Ни империи. Не быть России великой…»

Борис Акунин

Драматургия / Стихи и поэзия