Раба любви и другие киносценарии

И начал экзаменовать учеников.

— Где была построена первая мечеть? — спросил он.

Ученики молчали.

— Они боятся вас, великий эмир, — сказал учитель.

— Они учатся святому делу и должны бояться бога, а не меня. Ты скажи! — ткнул Тимур в одного долговязого ученика.

— Великий эмир, — заикаясь, сказал долговязый, — первая мечеть была построена в Мекке.

— Дурак, — раздраженно сказал Тимур. — Первая мечеть была построена не в Мекке, а в Медине, когда пророк Мухаммед переселился гуда. Какое назначение мечетей? Ты! — Он ткнул пальцем в круглолицего.

— Служить местом для молитв, а также для собраний общин, — бойко ответил круглолицый.

— Местом для молитвы правоверных, — поправил Тимур.

Он покинул медресе не в духе.

Самарканд. Дворец. Тронный зал.

— Мне повезло, — сказал Тимур Каньё, — у меня был очень хороший учитель Береке. Я недавно узнал, что этот великий человек, которому я многим обязан, умер в тишине, всеми забытый. Я очень огорчен и испытываю чувство вины. Я хотел бы устроить ему гробницу в Самарканде. Черный камень, обращенный головой к Мекке. Подле моего учителя я хотел бы быть погребенным в знак своей к нему признательности.

— Мой господин, — сказала Каньё, — вам еще рано говорить о смерти.

— Нет, Каньё, — ответил Тимур, — я чувствую себя усталым, я стал хуже видеть. У меня болят глаза, мне бывает трудно читать, у меня часто болят раны на руке и на ноге, и после сна пересыхает в горле. И враги, как псы, носом чувствуют, что я слабну. Вот этот Убайдулла — учитель медресе он образованный, но он ненавидит меня и потому притворился больным.

— Мой господин — сказала Каньё, — вы будете жить еще долго-долго. Вы будете жить дольше, чем я. А к врагам надо относиться спокойно. Они появляются и исчезают, как вода. У нас, у китайцев, есть пословица: когда чиста цинлянская вода, я мою в ней руки, когда она грязна — я мою в ней ноги.

Тимур улыбнулся.

— Медресе действительно плохое и маленькое, — сказал он. — Оно больше похоже на дворцовую конюшню.

— Позвольте мне, мой господин, на свои деньги построить большое медресе, — сказала Каньё. — В этом медресе должно быть до тысячи учеников, и каждый будет получать от меня на содержание по сто тин.

— Да, я хочу начать в Самарканде большое строительство, — сказал Тимур. — Пока я жив, я хочу построить большое медресе. Я нашел место для медресе у Бухарских ворот. Я хочу, чтобы мой Самарканд был самым красивым городом мира. Я хочу украсить его садами, зданиями, мечетями, базарами. Самарканд должен стать еще красивее, чем он был до нашествия монголов, разрушивших его. Сказал в древности философ: «Нет на земле места прекраснее, чем крепость Самарканд, Дамасская Бута и реки Ирака».

Вдруг он схватился за горло, и блевотина потекла на ковер и на ступеньки трона.

Испуганно засуетились приближенные. Прибежали лекари. Начали массировать его сердце. Лили в рот лечебные растворы.

Наконец Тимур открыл глаза:

— Я, кажется, спал. Женщина высокого роста и божественной красоты показала мне во сне красивую могилу и сказала: «Раз ты устал, Тимур, спустись в эту могилу и отдохни». После этого видения я твердо уверен, что умру достойной смертью.

Самарканд. Дворец. Тронный зал. Утро.

Во дворце, куда явился Клавихо, на троне вместо Тимура сидел его сын Миран-шах.

— Великий эмир не принимает, — сказал Миран-шах, — он занят делами.

— Но у меня послание короля Испании Генриха III, — сказал Клавихо.

— Отдай послание хранителю печати, — сказал Миран-шах, указав на одного из придворных, — и уходи, тебе не разрешено встречаться с эмиром Тимуром. Прошу тебя больше по возвращаться во дворец.

— Но мы не можем и не хотим уехать домой без письма эмира Тимура, — сказал Клавихо. — Мы не можем оставить без ответа нашего короля.

— Вопреки своему желанию, ты должен будешь уехать, не увидав эмира Тимура, — сказал Миран-шах.

Он встал, давая понять, что аудиенция окончена.

— Видно, Тимур действительно очень болен, — сказал Клавихо, выходя из дворца. — Миран-шах не хочет, чтобы я и другие послы распространили по миру известие о близкой смерти Тимура. Я слышал, что кое-где уже начались волнения, выступления против Тимура, даже в духовных кругах.

Самарканд. Соборная мечеть. Утро.

На минбаре, возвышенном месте, мулла возносит молитву за скорейшее выздоровление эмира Тимура. Неожиданно к минбару вышел святой Убайдулла, который громко сказал:

— Тимур — кровожадный турок, много народа он погубил, как можно молиться за него?

Послышался ропот.

— Святой Убайдулла говорит правду! — выкрикнул кто-то. — Тимур разрушил наши дома! — сказал другой. — Он льет кровь, как воду, нам не нужен такой эмир!

— Тимур пьет вино на пирах и нарушает многие другие законы шариата! — кричал Убайдулла. — Он ходил на поклонение к могиле богохульника-перса Омара Хайяма, он сам богохульник. Грех молиться за богохульника в божьем доме!

— Грех молиться, нельзя молиться, — закричали вокруг.