Рабимая

А назидательной, чёткой некрасовской речью.

Поначалу я думал, что он с Волги-реки,

Оказалось, с Урала, из башкирской Уфы.

Три долгих года с ним бился в пинг-понг,

Но одолеть ровным счётом так и не смог.

Зато друг друга мы уважали,

А развели нас надолго расстояния, дали.

Юрий из Москвы вернулся в Уфу,

Христианин православный не нарушил фетву.

В Уфе возмужал, вступил в звёздный час,

Какие те звёзды – он расскажет сейчас.

– Искандер, не вводи народ в заблуждение,

А меня самого впасть в искушение

Сказать пару слов твоим невпопад…

Люди, впереди нас точно ждёт звездопад…

Больно будет куклами падать с небес,

Прижмем его к стенке: «Куда впутал нас, бес?»

…Вот тут Энх распинался о Пегасе-коне,

А я не мечтал о таком летуне.

Я вообще не любитель ездить верхом,

Ибо сам тоже лошадь, несу ношу пешком.

Я из породы саврасых лошадок,

Список их длинный, но буду здесь краток:

Некрасов – защитник крестьян, дворянин!

По мне, он весомей сонма поэтов один;

Твардовский – чей Василий из смоленских весей

Не слабей, чем любимчик Гомера герой Одиссей.

По мне, грек и русский меж собою в родстве

По остроумию, бесстрашью и в озорстве.

На ристалищах скромны, обходят рожон,

Зато ратным умением их враг побеждён.

Моих книжек герои тоже скромные люди,

Их устав – честь и совесть, на второе – заслуги.

В Башкирии мне доверен книжный журнал,

Я им недоволен, но ещё не финал…

Искандер, я закончил. Окажи гостю честь,

В какое кресло мне положено сесть?

Ты как напомнил про настольный пинг-понг,

В ушах зазвенел ринговский гонг.

За жёсткость прости, сам виноват,

В споре за истину ты мне брат и не брат.

– Юра, пока то не жёсткость, всего лишь цветы,

Ягоды – битвы тебя ждут впереди.

От скромности, конечно, ты не умрёшь,

С каких пор с Гомером беседы ведёшь?

Проходи в своё кресло, оно рядом с боярским,

Под тобою, быть может, оно станет царским.

Тем более, – цифра «двенадцать» в зените, вверху,

Отмечай на компьютере час каждый – «ку-ку».

Почтенные старцы, Юра завел о скромности речь,

Предлагаю ее вновь на повестку привлечь.

В нашем кругу есть сибирский писатель,

Примером и делом слабых душ врачеватель.

Гостя зовут Виталий Носков,

Всевышний не жалел ему ярких мазков.

О себе он молчун, не вытянешь слова,

Посему для него заготовка готова.

Она создавалась постепенно, не сразу,

Как букет разноцветья в хрустальную вазу.

Виталий, будь добр, на свет выходи,

Покажи свою стать, встань впереди…

Да, те же лоб, шевелюра, сажень в плечах,

Бриллианты – очки, степенность в речах.

Слух камертонный, исключающий ляпы,

Глаза – болтунам молчания кляпы.

Камертонно пытался он держаться со мной,

В скоморошество перерастало это само собой.

Хохот прерывал часто наше общенье

Дольше играть импровиз-представленье.

Однажды нам довелось посетить вернисаж:

Американскую выставку… Ажиотаж…

Народу – толпа ходит взад и вперед,

Мы в её электричестве анод и катод,

Было бы там хоть на что посмотреть, –

Буклеты, бумажки… Я потихоньку стал время жалеть.

Взял из коробки горсть бесплатных значков, –

Полыхнули сердито камертоны зрачков…

Рядом стояла «П»-образная арка –

На столбах два портрета – обезьяна и Картер.

Я бриллиантам-очкам говорю:

«Виталий! Давно на эти портреты смотрю,

И сомнения гложут, разреши инцидент,

На котором столбе висит президент?»

Виталий фыркнул, взорвался, побежал к воротам,

В настроении весёлом смеялся и там.

Еще дан Виталию дар певческий свыше,

О нём ведают те, кто-то пение слышал.

Дар чудный – душе аккомпанирует ангела глас,

Скажу вам, друзья, то Орфей без прикрас.

Он по роду казак из курганских ковчегов,

Что Русь охраняют от вражьих набегов,

В рукопашном искусстве признанный спец,

Его в деле я видел. Он бесстрашный боец…

– …Нет-нет! Как пьяные вожди развалили Союз,

Я начал молиться… Искандер, интриганов боюсь.

Помогло… Когда те безумцы валили Россию,

Бог к ответу призвал самозванцев мессию.

…Пожар войны полыхал на Кавказе,

Помчался туда тушить без приказа.

Не стрелял, нет, там же больше своих.

Тушил словом Лермонтова – одно на двоих.

Нас, добровольцев, набралось там немало,

Слово то вскоре эхо гор поддержало.

Растекаясь, оно глушило интригу,

Как она захлебнулась? – мной написана книга.

Сейчас я по-прежнему на литературном кордоне

Берегу честь традиций в неусыпном дозоре.

Пароход на ходу, плывёт шатко и валко,

Котёл истончился… Захотелось в отставку.

В дрейф пришлось лечь, чтоб сосуды менять,

Увы, прежнего пара в нём уже не поднять…

Искандер, никак не решу с «двенадцать» задачку,

Подсоби надоедливую выплюнуть жвачку.

Мы тут кто? – апостолы, как у Иисуса Христа,

Или строй военных за Ним без креста?

– Успокойся, Виталий, не тревожь тени Блока.

Поэма «Двенадцать» нам служила уроком,

Что дважды в реку никому не войти –

В ней вода поменялась и теченья пути.

Наш Совет больше суд в «двенадцать» присяжных,

На какой приглашают людей самых разных.

Мы, конечно, не «разные», да и цели другие –

У лебедя в песне намеренья благие.

Виталий, не дрейфь, заседай рядом с Юрой,

Тряхнём напоследок сединой шевелюры.

Друзья, сейчас перед вами предстанет поэт

Рыцарь без страха, балтийский валет.

Он заочно учился в Литинституте,

(По мне такая учёба не учёба по сути).

Мастер-левша по фамилии Старк.