Рабинович В. - Алхимия-2012

И здесь, если это так, должна начаться другая драматургия: внутри-энергийное самопросветление свинца, выявляющее его же свинцовость: в точечном — пульсирующем — времени собственной его жизни усилиями его самого. Не переодеванием, пусть даже искусно незаметным, а пресуществленческим, чудодейственным образом: его самого в его же самого. Сущностно самого.

Но это уже совсем другая драматургия. И она тоже в этом же театре (наряду с движением свинца к золоту). Это цвето-световые превращения живого вещества (любого), значимого самого по себе.

И тогда это уже театр одного актера, или, как у Фета, «ряд волшебных изменений милого лица». (Вспомните колонну из чистого железа в Индии, столько веков не ржавеющую!) Железо и свинец в своей железно-сти и своей свинцовости, волк в своей волчиности, а змея — в змеиности. Но совершенной змеиности и безукоризненной волчиности.

И тогда театр и в самом деле тает, избывая себя в алхимическом театре. Но только для XXI века в виду времени действия и действительности полнобытийственного мига жизни человека на Пути к себе, а не куда-нибудь... Но и куда-нибудь тоже: в сияющую даль. К себе, но и от себя. Купно. Вот какой этот театр.

Какой же слоган изобразить на черно-золотом занавесе алхимического театра? Может быть, такой: Lapidum Philosophorum, или Краеугольный философский камень преткновения у Христа за пазухой?..

* * *

Трансмутацию металлов, а в ней и ее управителя — адепта и демиурга — представляет историческое время как свершение двух времен: исторически-линейного (оттуда и туда) и личностно-творческого, пульсирующего — времени личностного самосовершенствования. Так сказать, «судьбы скрещенья» (Пастернак)... Точнее — судеб: безлично линейной судьбы вещества — естества и гейзероподобной судьбы естества — существа. А вместе — судьба в скрещении двух судеб, ставших овеществленной жизнемыслью. Овеществленной — одушевленной. Вочеловеченной. Кон-гениальной макроструктуре романа.

Еще раз — в путь по роману. Вслед за алхимикоподобными трансмутациями его героя Зенона, который сам же себе — философский камень: краеугольный, преткновения и... у Христа за пазухой. Еретически влекущий, но... во имя добротолюбия на пути к себе как безусловному богоравному абсолюту. В тисках доктрины, но и... выбросах из этих тисков, как и надлежит жить-быть блудному, но и возвращающемуся сыну доктрины. Как в палиндроме ТЕАТРТАЕТ.

Два брата. Почти ровесники.

Анри-Максимилиан (по воле жизненных волн и при начале): «...я хочу стать человеком».

Зенон (в тисках университетской — доктринальной — муштры, учась на алхимика-врача): «Я же хочу стать выше человека».

Анри-Максимилиан: «Ктождет [тебя]?»

Зенон: «Hie Zeno. Я сам».

Намечается путь к самому себе. С верою в себя же. Можно странствовать, бродяжа и отвлекаясь, а можно — «остановиться, оглянуться» и... вновь вперяясь в себя. А в кого же еще, если им же и декларировано: «Я верую в того бога, который произошел не от девственницы и не воскрес на третий день и чье царство на земле»?! Царство Черной земли. Не первоматерия ли алхимиков, которую следует приуготовить с истовым тщанием, высветляя в ней совершенное: в неблагородном благородное, золото в темени души с помощью фшософского камня (эликсира, панацеи, медикамента), ртутно-серным вещественно-одушевленным андрогином, самим собою по ходу дела ( = по ходу жизни) совершенствующимся: сквозь черное — по еще более черному — к зеленому — красному... Золотому.

Алхимия, хотя и несколько иная алхимия. Целительная, врачующая, над которой в Зеноновом XVI веке уже посмеиваются. Да и для Зенона алхимия злато-сереброискательская на периферии. В центре же, то есть в нем, — алхимия иная. Великое деяние самостроительства, назначенное пресуществить субстанцию вещей (включая и его самого как одушевленную вещь). Умерить жар души. Иначе: приручить огонь, подружиться с ним. Чтобы «стать выше человека». Но не «государем всея действительности», потому что и «литавры славы», и прочие фимиамы ему не нужны. Ведь они из человеческого мира, а его чаемый мир — выше человека.

Итак, не аурификция (имитация под золото), а скорее — аурифакция (метафизическое совершенствование). Не золото-металл, а золото души. Новое миротворение в соревновательности его с Богом.

Но так ли уж надежна и целесообразна жизнь, подчиненная доктринальным установлениям? Лечишь-лечишь по строгим регламентациям, а больной умирает. Более того. В один прекрасный день Зенону-врачу сделалось безразлично, выздоровеет больной или... Лишь бы проверить правильность метода и удостоверить себя в правильности прогноза или, напротив... Нужно много проб и много опытов. Почти как у того алхимика из «Фауста» Гете. Фауст так рассказывает Вагнеру о своем отце — алхимике и враче:

Алхимии тех дней забытый столп,

Он запирался с верными в чулане И с ними там перегонял из колб Соединенья всевозможной дряни.

Там звали «Лилиею» серебро.

«Львом» — золото, а смесь их — связью в браке. Полученное на огне добро, «Царицу»,

Мыли в холодильном баке.

В нем осаждался радужный налет.

Людей лечили этой амальгамой,