Рабинович В. - Алхимия-2012

И вот, спустя тридцать лет, моя Алхимия нимало не постарела и потому теперь воспроизводится стараниями Издательства Ивана Лимбаха и его замечательного редактора Ирины Кравцовой, за что им от всей души мое благодарение. Воспроизводится почти в первоначальном виде: как алхимический трактат об алхимии, но в другом окружении — история всех перипетий первого издания; продолжение алхимических штудий автора после выхода книги; рефлексия собственной мысли на этот счет; алхимические трансмутации меня самого за эти многие годы. С верою в чудо как радость нечаянную, которое явится или нет, но всегда мреет и зыблется; знанием, соскальзывающем в не-знание; любовью в виду не-любви. И в ином арт-сопровождении — художника и книжного дизайнера Ника Теплова, вежественно вошедшего в мою Алхимию. И ему тоже моё благодарение.

Здесь уместно выразить особую признательность Людмиле Личагиной — моему дорогому другу и верному помощнику, жене.

Прежний текст — совершенно иной контекст, и потому текст тоже другой. То же, да не то же. Раз случившееся не может пропасть без следа, хотя и претерпевает всяческие изменения на пути к вечному.

Трансмутация зайца

Осталось вовсе ничего, Нисколько не осталось.

Стою один на пятачке,

Как заяц заполошный.

В окружье полая вода,

А пятачок ледовый,

И с каждой новою волной Он тает, тает, тает...

И, встав на цыпочки, тянусь, Дрожу, как на пуантах,

Как будто я хочу взлететь Золотокрылой рыбкой.

Одна надежда на авось Или на чудо-юдо,

Которое, когда не ждешь,

Из ниоткуда грянет.

Сквозь туч проклюнется звезда, А зайцы, Солнца дети,

Отца не вспомнят своего,

Да и Луну не вспомнят.

Но будут, память потеряв, Длить жизни быстротечность Угасшие на склоне дня Солнечные зайцы.

А поутру Левиафан Величиною с небо Сорвется в океан морей С высот своих высоких.

Как говорится, не судьба...

И всею мощью глыбьей Он дно пробьет, а вот меня И усом не заденет.

И, вытеснив за край беды Большой воды стихию,

Спасет он своего зайца (В согласье с Архимедом,

И с Птолемеем заодно,

Китом и черепахой).

И синь тех дрогнувших небес Пойдет на нимб кому-то,

И этим кем-то буду я, Неравнодушный к нимбам.

Гордыня головы дурной...

И девушка босая Примерит радугу. И все.

И никакой заботы.

.. .Меж тем солярные часы, Как принято в Эдеме,

Бьют вечность без пяти минут До нового Потопа...

5 сентября 2011 года

БОЛЬШОЕ

КОРОЛЕВСКОЕ

ИСКУССТВО

Они искали философский краеугольный камень преткновения у Христа за пазухой.

Рабинович

ПРОЛОГ

Алхимический трактат как исторический источник

Рассказывают: по повелению Александра Македонского на могиле Гермеса Трижды Величайшего, легендарного основателя тайного алхимического искусства, начертаны тринадцать заповедей «Изумрудной скрижали». Эти слова — священный материал, из которого столько веков строило самое себя алхимическое мироздание — здание герметического мира. Коричнево-палевые отсветы алхимического горна вспарывали кромешный мрак нескончаемой ночи средневековья. Я сказал «ночь средневековья», повторив привычный штамп. Века мрака и тлена. Но если и вправду Средние века — сплошь ночь, то тогда, как остроумно заметил один историк, население этих самых Средних веков работало только ночью¹. «...Могло ли средневековье вообще быть сплошным адом, в котором человечество пробыло тысячу лет и из которого это бедное человечество извлек Ренессанс? — спрашивает Н. И. Конрад. —Думать так — значит прежде всего недооценивать человека...». Готическая архитектура, лучезарная поэзия трубадуров, рыцарский роман, жизнерадостные народные фарсы, захватывающие зрелища — мистерии и миракли... «Средневековье — одна из великих эпох в истории человечества» (Конрад, 1972, с. 255-256)². И вот посреди этого полнозвучного, чужого и дальнего, средневековья — вовсе таинственная алхимия, впечатляющее свидетельство поразительно устойчивого сознания, укорененного в освященном многовековым практическим и интеллектуальным опытом предании.

XX век. Химия, постигающая тайну неживой материи, но и тайну жизни, мечущаяся меж всемогущей физикой и всеобещающей биологией. Загадочно улыбающиеся химеры собора Парижской Богоматери. Человеческие судьбы, осуществляющие себя в предгрозовых буднях Первой мировой на склонах Волшебной горы Томаса Манна. Пернатые драконы и пестрые львы, вплетенные в орнаменты современных дизайнеров. Броские успехи радиохимии, химии белка, полимерной химии. Ожившая память алхимического средневековья, накоротко замкнувшаяся с творческой мыслью нашего современника.

Едва ли не десять столетий и едва ли не везде героически вершилось это в высшей степени странное дело: от позднеэллинистических рецептурных сводов, толкующих о металлах, до провидческих грез Парацель-са; от лангобардского Салерно до дальневосточных даосов; от Черной земли египетской до алхимиков католических университетов. Сотни тысяч трактатов; десятки тысяч подвижнических, мученических судеб. Сотни ученых книг, призванных запечатлеть в веках историю алхимии. Для чего же понадобилось еще несколько сот страниц о том же?

Приглашение к размышлению