Рабочий

Через неделю после нашей встречи (а я рассчитывал, что через пару недель повторю заход к Варваре) она уехала в Москву на конгресс бывших заключённых, перевоспитавшихся на заводе.

В Москве Варвара попала в балетное училище — тогда можно в любом возрасте, а сейчас только с трех лет, после пеленок сразу в балерины.

Окончила училище и дальше — в Австралию на должность прима-балерины ихнего театра плясок и балета.

Вот так судьба закручивает, Лёха!

Варвара в Австралии сгинула без меня, живет, танцует, я с ней недавно по интернету переписывался, а — хули толку мне, с залысинами? — Дмитрий Борисович криво усмехнулся, высморкался в руку, вытер руку о кресло. — Не подумай, Лёха, что я жалею, что остался на заводе, а не двинул в танцоры вслед за Варварой.

Не променяю свой завод даже на любовь!

Ах, да! Зачем я тебя вызывал, Лёха?

— О трудовой дисциплине, о пьянке на производстве говорил, Борисович, слова кидал бриллиантами.

Укорял меня, говорил, что нельзя так, чтобы пил на производстве и брак гнал, как пургу.

Да и сам я понимаю!

— Что ты понимаешь, Лёха?

Ничего ты не понимаешь, но кость свою держишь высоко.

С Настюхой ты долго болтал у станка, когда она профсоюзные взносы собирала, как зерна пшеницы на спирт.

Никто не работал, следили за вами, а Сергей Георгиевич аж живой в гробу перевернулся.

Молодец ты, Лёха!

Завод гордится тобой! — Дмитрий Борисович извлек из шкафчика ополовиненную бутылку водки «Праздничная», разлил по стаканам, как свою молодость разливал.

Выпил первый, вытер губы рукавом, смотрел в окно, словно ждал, что в белых одеждах появится балерина Варвара.

Лёха выпил, крякнул, тоже по-рабочему вытер губы рукавом:

— Во как!

В едином рабочем строю, во как

На Первомайскую демонстрацию двинули дружно, словно в колхоз.

Давно вышли из моды Первомайские демонстрации по стране, но рабочий класс держится за демонстрации, как за последнюю деталь.

В едином рабочем строю вышагивали рабочие завода, интеллигенция; и лица интеллигентов не отличались от лиц уборщиков и рабочих — так картины Репина не отличаются от картин бурлаков на Волге.

Приняли перед демонстрацией хорошо, и с собой взяли, потому что — холодно и по традиции.

На первых маевках рабочие пили и гуляли, но разве это рабочие?

Интеллигенты под рабочих косили, а потом всю власть захватили, как сапогами затоптали идею.

Сейчас, наоборот — даже интеллигенты — рабочие, и не нужны им бабы заморские и балерины в пачках, а только подавай своё, черную кость.

Серега, Колька, Митяй и Лёха шли рука под руку — чтобы не упали, и еще с ними — Настюха, а Елена присоединилась чуть позже.

Сначала Елена думала примкнуть к интеллигентам, потому что сама — прослойка между интеллигенцией и рабочими, но затем решила, что с интеллигентами, хоть и весело, но не до упаду, и интеллигент по пьяни не схватит, не начнет приставать действиями, а пустит слюни и будет рассуждать о соловьях и розах.

Серега, Колька и Митяй о розах не знают, но нальют и схватят, аж до глубины маточной продерет дрожь.

Пошло, гадко, но необходимо и тянет, тянет, как затягивает на коленчатый вал.

Серега перебрал, висел на руках, но мыслил четко, будто с профсоюзной трибуны зачитывал доклад о бедственном положении сталеинструментальщиков Новой Зеландии:

— Да неужели это правда, что я свалился в выгребную яму, где опарыши и голодные крысы?

У нас на заводе чистые туалеты заменили на выгребные ямы с дыркой в досках?

Стыд и позор родному Отечеству, потерявшему чистоту духа!

Неужели мы впали в порок, и я не выпью чистого белого на брудершафт с Настюхой!

Настюха! Ты где, певица наша канареечная!

— Здеся я, рядом! — Настюха без насмешки, даже с любовью смотрела на пустые озера глаз Сереги — так вампир таращит красные буркалы на привидение. — Туалеты у нас на заводе — прежние, Серёга, а воняет от тебя, как от кошки.

Ты нечаянно сделал в штаны, но застирал самостоятельно, дружок.

Честь тебе и хвала, потому что ты мужик хозяйственный: сам обгадился, сам и обмылся, как в крематории. — Настюха подмигнула Серёге, и нет в её словах неправды и литературной иронии, потому что от чистого сердца говорила; не жалела Серегу — а что его жалеть, когда ему хорошо!

— Крематорий! Мыло! — отозвался Андрей Иванович из планового отдела — корабль на корабле. Андрея Ивановича также, как и Серегу, поддерживали под руки друзья, но друзья-плановики. — Преемственность классовых корней, перетекание из пустого в более пустое, но тара — золотая.

Не может того быть, чтобы китайцы купили наш завод с душевыми и столовой, где котлеты из хлеба вкуснее, чем из мяса.

Если я до сих пор еще не сошел с ума, то только благодаря производственному плану: он для меня — и папа, и мама в юбке.

Разве в здравом рассудке тот, кто пьет водку не по плану?

А, если женщину любит не по плану — разве это порядок геометрический, мать его итить!

И, если я упаду в гроб живой, а крышка надо мной хлопнет, и гвоздь сам по себе забьется, то — тоже по плану.

Мы поем, пляшем, руками машем, а в уши дует из разбитого окна, — всё по плану!