Рабочий

— Настюха, а хочешь я тебе прямо сейчас, на рабо-чем месте свой шпиндель покажу? — Лёха раздухарился, щеки горели, пальцы бегали по станине, перебирали новые стружки — так слепой музыкант перебирает струны чужой гитары, а думает, что играет на своей. — Мой шпиндель не хуже шпинделя Сергея Георгиевича, хотя, у Сергея Георгиевича, шпинделя, возможно, нет.

— Ты обнаглел, Лёха? — Настюха со злостью топнула ножкой, словно проверяла бетон на прочность или искала пустоты до центра Земли. — Почетного члена коллектива оговариваешь, собой хвастаешь, как павлин и всё из-за за-висти, потому что я люблю Сергея Георгиевича, а не тебя в затрёпанном халате.

От тебя несет перегаром, словно ты не слесарь, а — грузчик на ликеро-водочном заводе.

— Не перегар, а — запах свежей заготовки! — Лёха от-вернулся от Настюхи и дышал на щетку-сметку. — Что ты так взбрыкнула, как коза на мыловарне?

Вот шпиндель, — Лёха ткнул пальцем в деталь на станке, — а Сергей Георгиевич за станком сто лет уже не стоит, поэтому у него и шпинделя нет, и шпиндель не сто-ит… не стоит на станке.

Странная ты девка, Настюха!

Я тебе о деталях станка толкую, а ты все на Сергея Геннадьевича переводишь и на свои красоты, словно у ме-ня других нет дел, кроме как ты и Сергей Георгиевич.

Представляю, как ты взбрыкнёшь, когда я скажу о своем винте ходовом и валике.

Ты скажешь, что я намекаю, что винт под бабкой — не важно — передней или задней.

А валик — тоже под бабкой, чтобы винт хорошо хо-дил.

Во как!

Не ищи пошлостей в станке, Настюха!

Никак он не связан с твоей анатомией, и даже, если я зафиксирую заднюю бабку и ослаблю ходовой винт…

А затем подниму фартук и положу руку на ста-нину…

— Анастасия! Почему так долго? Ты забыла о своих прямых обязанностях? — Сергей Георгиевич, потому что опытный бабник, хотя уже и немощный, почувствовал эротическую волну от Лёхи, почуял еще из своей каморки, поэтому подошел быстро, насколько позволяла подагра: — Стоишь и стоишь у станка Алексея, человека рабочего от дела отвлекаешь, будто песни ему поешь на прослушива-нии программы «Голос».

— Или шпиндель протирает голыми руками, — Лёха сказал без улыбки, наклонился к станку, как к карпу.

Сергей Георгиевич иронию понял, но против иронии даже палач не пойдет, потому что иронию не подловить.

Но и уйти без назидания он не мог, если уже подо-шел — то говори, так старые воры блюдут правило: «Достал нож — режь», а старые пердуны: «Открыл рот, высунул язык — говори!»

— Последствия простоя обнаружатся, когда на проф-союзном собрании увидят недовыполнение плана, словно Лёха спал во время рабочего дня.

Нужно работать, потому что без работы стране опас-ность неминуемая, сродни атомной войне.

Может быть, детали наши и не так важны для страны, но важно то, что каждый занят своим делом, на месте, и место это учтено в полиции.

Без работы Лёха пошел бы в парк и задушил бы ста-рушку, отнял у неё пенсию и пропил.

В какой степени обнаглеет человек, если без работы пропьет пенсию старушки, уже бездыханной; она лежит в яме, язык высунут, лицо посинело, потому что у покойни-ков от удушья синеет лицо.

Я бы содрогнулся от ужаса, и содрогнулся, когда увидел, что слишком долго Анастасия собирает у твоего станка, Лёха, профсоюзные взносы, словно нашла поляну с опятами.

Конечно, я не знаю, сколько ты, Лёха, сегодня с утра выпил, но чую — выпил и немало, а потом ты цели пресле-дуешь — не скажу, что заигрываешь с Анастасией — девуш-ка она серьезная, будущая звезда эстрады, поэтому на ме-лочи не разменивается, оттого, что понимает: молодо — зе-лено, а старый конь, хоть борозды не испортит, но приго-дится, пока не умер.

Не знаю, но обнаруживаю в себе талант к обнаруже-нию, и этот талант страшнее, чем гнев нашей поварихи Зинаиды Петровны.

Еще немного, и я бы выдал руладу, но профсоюзная деятельность к руладам не очень благосклонна, мы не в немецкой деревушке, где немцы находят утешение в рула-дах с утра до вечера.

Немцы, мало их переколошматили в сорок пятом, а они еще лезут, нарождаются, и помогают им в рождениях африканцы и вьетнамцы в соломенных шляпах.

Никогда бы зимой в Подмосковье не поехал на лы-жах в соломенной шляпе, не поеду, а вьетнамец поедет и получит со своей шляпы дивиденды, потому что девушки молодые, красивые (быстрый взгляд на Настюху. (Настюха сосала дорогую авторучку «Паркер»)) обожают все непотребное, новое, интригующее, в том числе и соломенные шляпы вьетнамцев, а заодно со шляпой, и самих вьетнамцев.

Вьетнамец не отличит кнопку включения и выключения главного электродвигателя станка от кнопки лифчика балерины, но никто за это вьетнамца не укорит, потому что он в экзотической соломенной шляпе.

Читал я, что у японцев обезьянки на ярмарке разгу-ливают в соломенных шляпах и соломенных плащах — стыд и срам, стыд и срам!

Тьфу, на них, а ещё на Курилы смотрят, как на кро-вать с гейшей.

Где это видано, чтобы человек или обезьяна в соло-менном плаще разгуливал при всём честном народе?